Собрание сочинений в четырех томах. 1 том
Шрифт:
Тогда же был решен и вопрос о пробе. «Не боишься пробы. Костя?» — спросил при всех Стародубцев. «Не боюсь!» — пылко ответил тот. «Ну, смотри! Это ты сам пробу держишь!»
Вот как было дело, но это слишком долго рассказывать.
И Костя, смеясь, ответил мастеру:
— Это не я, это товарищ Стародубцев Загоруйко убедил. Да еще теперь надо пробу держать. Не верит он нам.
— Пробу мы выдержим, — сказал мастер. — Ты. Костя, не беспокойся. Я мыслю собрать завтра своих ребят, слово им сказать. Ты приходи, тоже скажешь.
— Приду.
— Домой ко мне заходи. Не прогоню. Я старый человек, я болтунов не люблю. А ты дельный парень. Я твоего отца знал. Ты заходи.
— Зайду!
Мастер пожал Костину руку и вышел. Павлик за ним. Они молча пошли по улице: мастер впереди, Павлик чуть сзади. Они прошли мост, базар и подходили уже к Кавказу, когда мастер вдруг остановился и сказал Павлику:
— С этим дружить позволяю.
Через неделю фабзавуч держал пробу. Перепуганные ученики с ужасом смотрели на членов комиссии, разговаривавших с мастером. Комиссию возглавлял румяный старичок — главный механик завода. Он ходил по мастерской и хихикал:
— Это станок? Хи-хи-хи! Это верстак? Хи-хи-хи!
Костя утешал ребят:
— Не дрейфьте, орлы! Наша возьмет, чего бы ни стоило.
Но он сам был бледен и взволнован. Он понимал — сейчас решится все.
В цехе смеялись:
— Абрам Павлович держит пробу!
Но старик был очень бодр и уверен в успехе.
— Мои ребята не подгадят, — громко говорил он. — Я мастер. Я отвечаю.
Больше всех, пожалуй, дрейфил Павлик. Он завидовал самоуверенному Мише Рубцову. Тот говорил:
— Проба? Плевать я хотел. Я этому румяному старичку сто очков вперед дам.
А Павлик дрейфил. Он дрейфил, сам не зная почему. Учился он лучше всех, его чаще всех хвалил мастер; вещи, сделанные Павликом, уже давно шли на заводские нужды, — все-таки Павлик дрейфил.
— Засыплюсь! — бормотал он про себя. — Засыплюсь.
Раньше его работы оценивались здесь своими людьми — это была ненастоящая оценка, и Павлик знал, что мог бы лучше сделать вещь, видел все ее недостатки, неточности и шероховатости. Но сейчас ничто не скроется от острого взгляда румяного старичка.
«Главный механик, — думал Павлик. — Он по механике самый главный на заводе. Засыплюсь, засыплюсь я...»
Комиссия кончила совещаться и стала вызывать учеников. Каждому из них румяный старичок давал задание: одному сделать кронциркуль, другому обстрогать многогранную гайку, третьему обточить валок.
Когда очередь дошла до Павлика, румяный старичок спросил:
— Гамаюн? Что, сын Абрама Павловича?
— Нет, племянник, — пролепетал Павлик.
— Племянник мой, — гордо подтвердил мастер.
— Ага! — обрадовался неизвестно чему румяный старичок. — Ага! Так мы вот что дадим племяннику.
Он взял кусок железа с просверленной внутри круглой дыркой.
— Вот вам прямоугольник, молодой человек. Дырку видите? Вот эту дырочку-с распилите так, чтобы она стала четырехугольной. Размер, скажем, двадцать миллиметров на двадцать. Затем-с найдите кусок железа-с, сделайте из него четырехугольник тоже двадцать на двадцать. Ну-с и все. Но ваш четырехугольник, племянничек, должен так входить в отверстие, чтобы ни-ка-ко-го зазора я не увидел. Ни-ка-ко-го зазора! Идите! Желаю успеха.
Из того, что говорил главный механик, Павлик понял только, что погиб, и погиб безвозвратно. Разве он сможет сделать такую точную работу? Он горько задумался над куском железа.
Но надо было работать. Он осторожно взял напильник, повертел железо в руках. Потом взял угольник, кронциркуль. Начал даже насвистывать. Он скоро увлекся работой и забыл и о пробе, и о главном механике, и о всем на свете, — он помнил только о куске железа, который визжал под его напильником. Дыра меняла форму, принимала вид четырехугольника, железо подчинялось Павлику. Он тщательно обмерял дыру: посредине, сверху, снизу. Два миллиметра он ставил на пришабровку. Потом он стал делать четырехугольник, тихонько напевая про себя песенку, которой его научила Галя.
К концу следующего дня комиссия снова пришла в мастерскую и стала принимать пробу. На этот раз вместе с комиссией пришел и Никита Стародубцев.
Вспотевший, красный Костя спрашивал у мастера:
— Ну как?
— Будь уверенный, — отвечал громко мастер и раздувал усы, — будь уверенный, секретарь.
Но его ожидал тяжелый удар. Первая же вещь, сданная в комиссию, — кронциркуль, — вызвала насмешливую улыбку на губах главного механика.
— Что это? Кронциркуль? — кривлялся он. — Да нет, вы ошиблись. Это ножницы. Это сахарные щипцы. Это загогулинка какая-то, не имеющая названия. — Он радостно показывал вещь остальным членам комиссии: — Глядите, глядите, нет, это великолепно!
— Покажите! — мрачно попросил мастер.
Ему подали, он повертел в руках, крякнул: «Мда!..» — и швырнул кронциркуль на пол.
Следующий сдал комиссии многогранную гайку. Главный механик подбросил ее на ладони.
— Что же она, молодой человек, скособочилась у вас? Нездоровится ей, что ли? Экая она растрепа!
— Покажите! — опять попросил мастер.
Он был мрачен. Он старался не смотреть на Костю. А тот вытер рукавом пот со лба, подумал: «Вот и зашились!» — и виновато посмотрел на Стародубцева. Но тот только улыбнулся ему ласково и ободряюще.
— Следующий! — торжественно вызвал председатель комиссии.
Следующим был Павлик.
— Ага, племянничек! — приветствовал его румяный механик. — А ну, покажите-ка пробу, племянничек!
Он взял четырехугольник и измерил. Было 20 x20. Он обмерил его со всех сторон: 20x 20. Он пожал плечами и вставил четырехугольник в дыру: железо плотно вошло в отверстие. Механик поднес вещь к свету: зазора не было. Он всматривался, протирал пенсне, снова смотрел на свет, — нет, не было зазора. Он положил вещь на стол и погладил ее рукой, — хорошо отшлифованное, холодное железо приятно щекотало пальцы. Мастер и Костя, затаив дыхание, следили за председателем.