Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
Шрифт:
Гордостью этой «академии», тихой гордостью души дяди Онисима, были Андрей и Виктор. Он всерьез считал их своими воспитанниками. Он любил их ревнивой, скаредной любовью одинокого старика и скрывал, что любит. Иногда он по-старому принимался поучать их, а потом вдруг спохватывался, что учить-то их теперь не приходится, да и чему может он научить их? И времена другие, и шахта другая. Самому впору у молодежи учиться. Но он не хотел сдаваться. Он хорохорился. Он не отрицал ни механизацию, ни новшества на шахте, как то делали иные упрямые старики, он только отбирал их от молодежи себе, своему поколению, он их новшествами не признавал.
— Это и при нас было! — говаривал он. — Не вами задумано, не вами и кончится!
— И электровозы были? — невинно спрашивал Виктор.
— А что электровозы? От сказал!.. Вы, што ль, электричество выдумали? У нас и не такое бувало!..
— А какое?..
— А такое, — сердился старик, — що ты и не бачив! У нас, як хочешь знать, даже в трактире машина была. Музыку играла. Сама. А на ярмарках механическую барышню показывали... Так та даже вальс плясала...
— Та не может быть! — восклицал Виктор и, не выдержав, хохотал.
Эта тема всякий раз подымалась с приходом дяди Онисима, словно сходились два поколения шахтеров, старое и молодое, на полюбовный бой, где старость доказывала, что она молода, а молодость, что она опытна.
Разгорелся этот спор и сейчас. Только сегодня дядя Онисим пришел во всеоружии. Это видно было по тому, как озорно и молодо блестели его глаза.
— А что, — спросил он будто невзначай, — все спросить хочу: что, врубовки еще существуют?..
— На пологих пластах существуют... А что?
— Та ну? — удивился старик, хитро прищуриваясь и покачивая головой. — Ай-я-яй! Скажи, пожалуйста!.. А я все думал, что вы новенькое придумали, свое...
— А это что ж. старенькое?
— Та порядочно-таки... При нас выдумано.
— Какие ж это врубовки у вас были? — пренебрежительно сказал Виктор, задетый, однако, за живое. — Небось деревянные?
— Зачем? Настоящие врубовки. Як водится, — спокойно, торжествуя, ответил дядя Онисим. — Постой, от я тебе один факт расскажу. Вы слухайте!.. — обратился он ко всем, обсосал усы, потом вытер их и начал: — А было это в тысяча девятьсот двадцать первом году. Заведующим у нас был...
— Егор Трофимович, — подсказал Андрей.
— А ты откуда знаешь? — удивился дядя Онисим.
— Так все ж ваши истории одинаково начинаются...
— Да? — Старик был озадачен. Потом подумал, подумал и объяснил, улыбнувшись: — А это потому, что я ж вам одни чистые факты рассказываю. Вы слухайте... Та-ак... И вот пришла весна, а шахтеры не едут в шахту. Не едут, тай все! Егор Трофимович и спрашивает меня: «Гей, Онисим, а чого ж эти барбосы в шахту не едут?» А я говорю: «Оттого, что весна, Егор Трофимович, народ на огороды пошел, грядки копает». — «Грядки? Так они ж шахтеры, какого им черта надо землю пахать?» А тогда голодная весна была, снабжение — никакое. Ну, народ сам себя спасает, не надеется, огородничает. Да-а... А в шахте прорыв. Стали тут руководители думку думать, что б оно такое умное выдумать, и придумали. «А давай, говорят, мы им в три дня все ихнии огороды перекопаем, пущай потом в шахту едут и ни о чем не думают». И вспахали! А чем бы, ты думал, а? — прищурил он левый глаз.
— Ну, тракторами, вероятно...
— Тю! — засмеялся старик. — Тогда о тракторах и понятия не было. — Он выждал паузу, потом вдруг хлопнул себя по коленкам и, привскакивая, как мячик, ликующе закричал: — Врубовками вспахали! Слышь ты? Врубовками!..
— Как же так, врубовками? — удивился Виктор.
— А так. Насобирали где-то врубовок... ну, лядащеньких таких... какие в те времена были... Ну, приспособили их, плуги прицепили, наладили — и вспахали!
— Да быть этого не может! — смеясь, вскричал Андрей. — Как же так, врубовками?
Но в это время широко распахнулась дверь, и в ней появилась высокая фигура в сером плаще и кепке, надвинутой на самый нос. Она появилась так внезапно, так неожиданно, что Верочка даже вскрикнула и закрыла лицо руками. Ей показалось, что в комнату влетела большая беспокойная серая птица.
— Смотри! — удивленно закричал Виктор. — Светличный! Ты?
— Нет. Не я. — спокойно ответил Светличный и поставил свой чемодан на пол. — Здравствуйте, дядя Онисим! А вы все еще тут, ребята? — спросил он, снимая плащ и вешая его на гвоздь у двери. — Пора уже вешалки завести, дядя Онисим!
— От! Приехала-таки моя самокритика! — засмеялся комендант. — Да ты хочь покажись: какой ты? — Он легонько покружил парня и оттолкнул от себя. — Скелет! На поправку приехал?
— Нет. На практику.
Они все были обрадованы и даже растроганы неожиданной встречей, но ни поцелуев, ни объятий, ни даже шумных, восторженных восклицаний не было, словно и долгой разлуки не было. Шахтер и радость, и опасность, и даже самую смерть — все встречает грубоватой шуткой, и только.
Верочка, смущенная появлением Светличного, хотела незаметно скрыться: она боялась быть лишней при встрече друзей. Она уже юркнула к двери, но тут ее остановил дядя Онисим:
— Э, нет! Стоп, дочка!.. Дело есть. — Он обернулся ко всем и грозно скомандовал, так, словно был комендантом не общежития, а крепости или гарнизона. За эти пять лет старик уже вошел во вкус своей «власти». — Значит, так, хлопцы, команда будет такая: всем смирно сидеть на месте и ждать. А мы — мигом! А ну, дочка, шагом марш за мной! — И он шумно вышел.
— Бушует старик! — усмехнулся ему вслед Светличный. — А клопов он вывел? — Светличный присел на конку к Андрею, и тому показалось, что вообще никакой разлуки не было: снова с ними их старый комсорг. Сейчас он сурово спросит: «А как у тебя дело с нормой, товарищ? Выполнил?» Но теперь Андрею этот вопрос не страшен!
Но Светличный спросил:
— Так вы все еще тут, ребята?
— А где ж нам быть?
— А я думал — вы поумнели. Учиться пошли.
— Не всем же учиться! — насмешливо сказал Виктор. — Кому-то надо и уголек добывать. А ты, Федор, действительно интеллигентом стал. Ишь какой дохлый! Очки еще не носишь? А шляпу?
— Сам ты шляпа! Я тебя в тридцатый раз спрашиваю: почему не учишься?
— Куда нам! Мы люди темные!
— Да учимся же и мы, — вмешался Андрей. — Зачем зря говорить? В вечернем техникуме учимся.