Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Стихотворения

фон Гёте Иоганн Вольфганг

«Но скажи, писал ты много…»

_{Зулейка}

Но скажи, писал ты много, И козявок пел и бога, Ясен почерк, точен слог, От строки до переплета Всё — тончайшая работа, Чудо каждый твой листок! Ну, и в каждом для кого-то Был любви твоей залог?

_Хатем

Да, от глаз, к любви манящих, Алых губ, зубов блестящих, От улыбки, как весна, Стрел-ресниц, кудрей, как змеи, Белой груди, гордой шеи Сколько раз душа пьяна! Но и в каждой новой фее Снилась ты мне, ты одна.

«Восходит солнце, — что за диво!..»

_{Зулейка}

Восходит

солнце, — что за диво! — И серп луны обвил его. Кто сочетал их так счастливо? Что значит это волшебство?

_Хатем

Султан — он в далях тьмы безмерных Слил тех, кто выше всех высот, Храбрейших выделив средь верных И дав избранникам полет. Их счастье — то, чем мы богаты, И мы с тобой — как плоть одна. Коль друга Солнцем назвала ты, Приди, обвей меня, Луна!

«Любимая! Венчай меня тюрбаном!..»

Любимая! Венчай меня тюрбаном! Пусть будет он твоей рукой мне дан. И шах Аббас, владеющий Ираном, Не знал венца прекрасней, чем тюрбан. Сам Александр, пройдя чужие страны, Обвил чело цветистой полосой, И всех, кто принял власть его, тюрбаны Прельщали царственной красой. Тюрбан владыки нашего короной Зовут они. Но меркнет блеск имен. Алмаз и жемчуг тешат глаз прельщенный, Но наш муслин — их всех прекрасней он. Смотри, он чист, с серебряным узором. Укрась чело мне! О, блаженный миг! Что вся их мощь? Ты смотришь нежным взором, И я сильней, я выше всех владык.

«Немногого прошу я, вспомни…»

Немногого прошу я, вспомни — Земное все ценю равно, А то немногое давно мне Землей услужливой дано. Люблю и шум на дружном пире, И тихий дом без суеты, Но дух мой радостней и шире, Когда с тобой мои мечты. Тебе империи гигантской Тимур бы власть и силу дал, И груды бирюзы гирканской, И гордый бадахшанский лал, И, мед хранящие в избытке, Сухие фрукты Бухары, И песен Самарканда свитки Ты принимала б как дары. Я госпоже Ормуза новой Писал бы с острова о том, Как, весь в движенье, мир торговый Расцвел, твой украшая дом. В стране браминов неустанно Трудился б рой и жен и дев, В шелка и в бархат Индостана Тебя роскошно разодев. И землю, камни, щебень разный Искусный жег бы ювелир, Чтобы, создав венец алмазный, Тебя украсить, как кумир. Из моря б жемчуг доставали, Ныряя, дерзкие ловцы, Чтоб ты не ведала печали, Диван сзывали б мудрецы. И все коренья и куренья Текли б из самых дальних стран, Чтоб ты в восторге нетерпенья Встречала каждый караван. Но ты, пресытившись их видом, Усталый отвела бы взгляд. Кто любит, — я секрет наш выдам, Лишь другу неизменно рад.

«Мне и в мысли не входило…»

Мне и в мысли не входило, Самарканд ли, Бухару — Не отдать, отдать ли милой Этот вздор и мишуру. А уж царь иль шах тем паче — Разве дарит землю он? Он мудрее, он богаче, Но в любви не умудрен. Щедрым быть — тут дело тонко, Город дарят неспроста: Тут нужна моя девчонка И моя же нищета.

«Красиво исписанным…»

Красиво исписанным, Золотообрезным Дерзким моим листкам Ты улыбалась. Простила, что хвастаю Любовью твоей и моим В одной тебе обретенным счастьем. Простила милое самохвальство. Да, самохвальство! Оно смердит Лишь для завистников, Для раздушенных друзей И собственного вкуса. Пусть радость бытия сильна, Радость от бытия сильнее, Когда Зулейка Мне дарит безмерное счастье, Бросая мне свою любовь, Как мяч; Его ловлю я И ей бросаю в ответ Себя, посвященного ей. Вот то прекрасное мгновенье! И вновь отрывает меня от тебя То армянин, то франк. Но дни поглощает, Но годы длится, Пока я вновь создаю Тысячекратно Все то, что ты расточила. И снова свиваю Счастья пестрого жгут, Который на тысячу нитей Ты распустила, Зулейка! Здесь перлы поэзии, Те, что мне выбросил Страсти твоей могучий прибой На берег жизни пустынный. Искусными пальцами Тонко подобранные, Сплетенные с золотом И самоцветами,— Укрась ими шею и грудь! Они — дождевые капли Аллаха, Созревшие в скромной жемчужнице!

«Раб, народ и угнетатель…»

_{Зулейка}

Раб, народ и угнетатель Вечны в беге наших дней. Счастлив мира обитатель Только личностью своей. Жизнь расходуй как сумеешь, Но иди своей тропой. Всем пожертвуй, что имеешь, Только будь самим собой.

_Хатем

Да, я слышал это мненье, Но иначе я скажу: Счастье, радость, утешенье — Все в Зулейке нахожу. Чуть она мне улыбнется, Мне себя дороже нет. Чуть, нахмурясь, отвернется — Потерял себя и след. Хатем кончился б на этом. К счастью, он сообразил: Надо срочно стать поэтом Иль другим, кто все ж ей мил. Не хочу быть только рабби, В остальном — на твой совет: Фирдоуси иль Мутанаби, А царем — и спору нет.

«Как лампадки вкруг лавчонок…»

_Хатем

Как лампадки вкруг лавчонок Ювелиров на базарах, Вьется шустрый рой девчонок Вкруг поэтов, даже старых.

_{Девушка}

Ты опять Зулейку хвалишь! Кто ж терпеть такую может? Знай, не ты, твои слова лишь — Из-за них нас зависть гложет. Хоть была б она дурнушка, Ты б хвалил благоговейно. Мы читали, как Джемилю Помутила ум Ботейна. Но ведь мы красивы сами, С нас портреты вышли б тоже. Напиши нас по дешевке, Мы заплатим подороже.

_Хатем

Хорошо! Ко мне, брюнетка! Косы, бусы, гребни эти На хорошенькой головке — Словно купол на мечети. Ты ж, блондинка, ты изящна, Ты мила лицом и станом, А стройна — ну как не вспомнить Минарет, что за майданом! У тебя ж — у той, что сзади — Сразу два различных взгляда. Каждый глаз иначе смотрит, От тебя спасаться надо. Чуть сощуренный прелестно, Тот зрачок — звезда, что справа,— Из-под век блестит лукаво. Тот, что слева, смотрит честно. Правый так и рыщет, ранит, В левом — нежность, мир, отрада. Кто не знал двойного взгляда, Разве тот счастливым станет? Всем хвала, мне все по нраву, Всем открыты настежь двери. Воздавая многим славу, Я мою прославил пери.

_{Девушка}

Быть рабом поэту нужно, Чтобы властвовать всецело, Но сильней, чем это, — нужно, Чтоб сама подруга пела. А она сильна ли в пенье? Может вся, как мы, излиться? Вызывает подозренье, Что от всех она таится.

_Хатем

Как же знать, чем стих навеян, Чем в глубинах дышит он? Чувством собственным взлелеян, Даром собственным рожден. Вас, певиц, хотя и хвалишь, Вы ей даже не родня. Вы поете для себя лишь, А Зулейка — для меня.