Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров

Ефремов Иван Антонович

Обсуждались и научные результаты наших открытий — и прежде всего перспективы исследования огромного пояса меловых и третичных красноцветов, окаймлявших веером Алтан-улу и протягивавшихся далеко на запад. Здесь оставалось еще очень много дела, но мы не могли ограничиться работами только в Нэмэгэту. Следовало произвести раскопки древних млекопитающих, более поздних, чем найденные в Эргиль-обо в Восточной Гоби или около Далан-Дзадагада в Хашиату. Благоразумие требовало начать поиски с изучения открытых американской экспедицией местонахождений и пройти в Долину Озер — большую межгорную равнину, между северным склоном Гобийского Алтая и южными предгорьями Хан-гая. Там находилось несколько озер — Цаган-нур („Белое озеро“), Орок-нур („Серое озеро“), Холбочжин-нур („Двойное озеро“) и другие.

Было

решено разделиться на два отряда. Один, под начальством Рождественского, шел прямо к Орок-нуру и начинал исследование местонахождений. Другой, под моим начальством, должен был обследовать котловины Дагшигуин-Шубуту („Непроходимая узкость“) и Барун-Баин к северу от Далан-Дзадагада, составлявшие продолжение полосы отложений мелового периода, протягивавшейся на восток от Баин-Дзака. В центре этой полосы наша экспедиция 1946 года открыла местонахождение Олгой-Улан-Цаб, в твердых песчаниках которого остался лежать скелет гигантского динозавра — зауропода.

После возвращения в Далан-Дзадагад к моему отряду присоединился „Дзерен“, который должен был прибыть к этому сроку из Улан-Батора починенным и загруженным бензином. Бензин следовало доставить на Орок-нур отряду Рождественского. По пути моему отряду предстояло еще обследовать впадину Оши-нуру, заполненную нижнемеловыми отложениями. В ней американская экспедиция нашла два скелета маленьких попугаеклювых ящеров, группы пситтакозавров, которые произошли от общих предков с исполинскими игуанодонтами и утконосыми динозаврами.

За разработкой планов и разговорами мы засиделись до поздней ночи. Яркая луна осветила холмы, а небо постепенно затянулось легкими перистыми облаками. В луне они засеребрились тысячекрылой стаей больших птиц, между которыми особенно ярко горели звезды. А под серебристыми птицами, царившими между звездами, стелилась до горизонта темная земля…

Утром машины покинули котловину и увезли отряд Рождественского. В лагере стало тихо. Новожилов с Лукьяновой уныло бродили по холмам в поисках кремневых орудий древних людей. В этих сборах Рождественский был непревзойденным мастером и уже успел обобрать окрестности лагеря. Вечером мы с Новожиловым подводили итоги всей нашей работы.

Двадцатого июля из Далана за нами прибыли две машины — все, что нам смогли выделить. Однако имущества оказалось так много, что мы потратили на погрузку весь следующий день. Машины напоминали цыганские телеги: бочки, кадки, палки, кошмы, кастрюли были привязаны сзади, сверху, сбоку — везде, где только была возможность прочно укрепить вещи. Двадцать второго июля мы бросили прощальный взгляд на зеленую Алтанулу, на угрюмые зубцы Нэмэгэту, величественную Хугшо и покинули Нэмэгэтинскую котловину.

Дождливый июль везде внес изменения. Пески Хонгор-обо сомона плотно прикатались и легко пропустили машины. Высокогорный перевал через Гурбан-Сайхан зазеленел и запестрел цветами. Желтые поля альпийских плоскогорий стали нежно-зелеными, а пологие холмы по сторонам сквозной долины совершенно малахитовыми. Эта редкая в природе окраска происходила от яркой зелени полыни, через которую просвечивали пятна синеватого на солнце щебня. Влажный ветер нес по ущелью запах полыни и цветов. Густые заросли пахучей цветущей мяты виднелись издалека огромными голубыми пятнами. Каменные откосы украсились ярко-желтыми пучками цветов камнеломки.

На северной стороне перевала первым встретился нам мрачный невозмутимый як который презрительно игнорировал наши машины.

Холодным, совершенно осенним вечером мы прибыли на базу в аймак, застав Орокнурский отряд в унынии из-за отсутствия бензина. К вечеру подготовка машин к маршруту прервалась неистовым шквалом. Из низких белых облаков посыпался град в полкулака величиной. Все живое разбежалось, земля покрылась слоем льда — резко похолодало.

На следующий день Шкилев уехал в Улан-Батор на „Тарбагане“. Следом выехал Орокнурский отряд на „Волке“, „Кулане“ и „Козле“ в составе Рождественского, Эглона, Орлова, Намнан Доржа и других. Корнилов остался на базе для упаковки коллекций и отправки грузов.

Еще через день на „Драконе“ отправились и мы, быстро достигнув котловины Дагшигуин-Шубуту, находящейся в ста тридцати

километрах к северу от Далан-Дзадагада. Дно котловины размокло от дождей и превратилось в опаснейшую „машиноловку“. Я много путешествовал на автомобилях, но еще никогда не видал такой невероятно липкой грязи, отодрать которую от колес было трудно даже острой лопатой. Пришлось осторожно обходить котловину вдоль ее борта. В задачу отряда входило капитальное обследование Улан-Ош, открытого Орловым, Громовым и Эглоном в 1946 году. К сожалению, проводника, водившего их, не было в аймаке. Приходилось положиться только на записи и рассказы самих открывателей. Можете представить мой ужас, когда оказалось, что никаких записей путешественники в свое время не сделали, не потрудившись даже записать расстояние по спидометру машины. Не лучше обстояло дело и с рассказами о пути по памяти: ничего внятного „открыватели“ так и не сказали. Очевидно, всецело положившись на проводника, они продремали в машине до самого места. Разыскать это отсутствовавшее на картах урочище нам не удалось. Обрывов с красными породами нижнего мела и мелкими костями динозавров, похожих на Улан-Ош, нашлось довольно много.

К западу котловина, сужаясь, переходила в другую, вернее — в две, следовавших одна за другой, — Цзун — и Барун-Баин („Восточный и Западный Богатый“). В начале Цзун-Баина стояло громадное старинное обо с тибетскими надписями и старинными китайскими монетами, аккуратно положенными на каменную полочку. Дальше на запад котловина расходилась крутыми обрывами серых углистых глин, которые на солнце казались ярко-голубыми и синими. Голубые стены прочерчивались полосами белых конкреций и мясо-красных глин. Мы лазили по обрывам до заката, когда пестрота крутых стен стала еще более красочным чередованием широких синих, узких багряных и совсем тонких розовых полос. Эту нарядную пестроту окружали угрюмоватые коричнево-красные обрывы и холмы. Цветистые отложения обманули нас — только отдельные обломки костей каких-то мелких хищных динозавров встретились нам на размытых холмах вместе с обугленными стволиками растений и обломками панциря черепах. В погоне за новыми находками мы храбро штурмовали крутые стены голубых глин, что закончилось блистательным полетом Лукьяновой с какого-то рыхлого карниза. К счастью, „парашютистка“ отделалась царапинами и испугом.

Дальше к западу голубые породы исчезли. Котловина стала угрюмой, кирпично-красной. У подножия круч толпились высоченные красные конусы, увенчанные почти кубическими плитами песчаника с гнездами орлов наверху. Мы попали в какой-то особый красный мир, даже тени казались коричнево-красными. День выдался жаркий. Солнце палило нещадно, пока мы, проклиная судьбу, бродили в лабиринтах промоин.

Только на следующий день мы вырвались на простор Барун-Баина — обширной, открытой на запад котловины. Здесь были широкие сухие русла с группами хайлясов, широко раскидистых, словно акации африканских саванн. В душных оврагах Барун-Баина обитало почему-то множество пауков. Паутинные сети перегораживали ряд за рядом узкие овраги. В центре каждой из них сидел гнусного вида громадный паук с черным изображением скорпиона на спине. К вечеру в рощице хайлясов мы с Новожиловым набрели на птенцов орла в очень примитивном гнезде — ямке в пыли, у подножия дерева. Немного поодаль на вершине хайляса, стоявшего в центре очень тесной купы из шести деревьев, мы увидели исполинское гнездо метра полтора в поперечнике. Зоркий глаз Новожилова заметил в нем какое-то движение. Что-то большое и черное едва различимо шевелилось в чаще ветвей. Я снял с плеча винтовку и выстрелил в гнездо. На секунду оттуда вздыбилась черная масса, рухнула обратно и стихла. Новожилов отважно взобрался на верхушку хайляса и увидел в гнезде уже мертвого черного грифа. С трудом мы вытащили из гнезда огромную птицу. Кроме нее, в гнезде не было ничего, и вообще, по-видимому, гнездо давно не использовалось. Зачем забрался сюда гриф — осталось непонятным. Новожилов уверял что гриф был болен и попросту отлеживался в гнезде. Размах крыльев грифа достигал двух метров. Вокруг глаз и под клювом птицы были белые просветы, но общая окраска была настолько густа и черна, что по контрасту с ней эти белые участки казались ярко-голубыми.