Собрание сочинений. Т. 19. Париж

Золя Эмиль

— Ах, маски! Нет, нет, дорогая моя! Уж лучше забраться в лес, лучше окунуться в озеро!

Они вошли в ресторан. Молодую женщину веселил дождь, а юноша заявлял, что этот праздник отвратителен, Булонский лес тошнотворен, а велосипед неэстетичен. Пьер сразу же узнал маленькую принцессу Роземонду и красавца Гиацинта Дювильяра. Накануне вечером, угостив юношу чаем, принцесса оставила его у себя. Ей хотелось удовлетворить свою прихоть, пусть даже путем насилия, как поступают с женщиной. Он согласился лечь в постель рядом с ней, но не захотел заниматься этим некрасивым и грязным делом, хотя разъяренная принцесса надавала ему тумаков и даже укусила его. О, как чудовищен,

как гнусен этот жест, и в результате может появиться такая омерзительная и грубая штука, как ребенок! Ну конечно, в этом отношении он был прав, — она совсем не желала ребенка. Потом он стал разглагольствовать о страстных объятиях душ, которые сочетаются духовно. Она не отказывалась, была не прочь испробовать. Но как это сделать? Тут они снова заговорили о Норвегии и наконец порешили, что в понедельник отправятся в свадебное путешествие в Христианию в надежде, что там им удастся вступить в духовный брак. Они сожалели, что зима уже миновала, потому что лишь холодный, чистый, девственно белый снег мог служить брачным ложем при подобном союзе.

Официант, за неимением кюммеля, подал им в рюмках вульгарную анисовку. Узнав Пьера и Гильома, с сыновьями которого он учился в Кондорсе, Гиацинт наклонился к Роземонде и шепнул ей на ухо знаменитое имя. Та мигом вскочила в порыве бурного восторга:

— Гильом Фроман! Гильом Фроман, великий химик!

И устремилась к нему с протянутыми руками.

— Ах, сударь, простите мою несдержанность! Но я непременно должна пожать вам руку… Я так вами восхищаюсь! У вас такие замечательные работы о взрывчатых веществах!

Видя изумление химика, она расхохоталась, как девчонка:

— Я принцесса де Гарт. Господин аббат, ваш брат, меня знает, и я могла бы попросить его, чтобы он представил вам меня… Впрочем, у нас с вами есть общие знакомые, например, Янсен, очень интересный человек, он обещал привести меня к вам, и я надеялась стать вашей покорной ученицей… Я занималась химией, о, поверьте, только из любви к истине и с самыми благими намерениями! Не правда ли, учитель, ведь вы позволите мне побывать у вас, как только я вернусь из Христиании? Я отправляюсь в путешествие со своим юным другом в чисто познавательных целях, чтобы испытать еще не изведанные чувства.

Она болтала без умолку, не давая никому и рта раскрыть. Она сваливала все в одну кучу, щебетала о своей страсти к интернационализму, благодаря которой она спуталась с Янсеном и якшалась с самыми подозрительными из анархистов; о своем последнем увлечении таинственными часовнями; о торжестве идеализма над низменным материализмом; о поэзии современных эстетов, начитавшись которой она мечтала испытать еще неведомые ей восторги в ледяных объятиях красавца Гиацинта.

Но вдруг она прервала свои излияния и снова расхохоталась:

— Глядите-ка! Чего ищут здесь эти полицейские? Уж не нас ли собираются они арестовать? О, вот было бы забавно!

И действительно, комиссар полиции Дюпо и агент Мондезир, после бесплодных поисков в конюшне и каретном сарае, решили войти на веранду и обыскать ресторан. Они были совершенно убеждены, что беглец находится именно здесь. Дюпо, маленький худенький человечек в очках, лысый как колено и крайне близорукий, как всегда, вошел со скучающим, усталым видом. А между тем он был весь внимание и таил в себе несокрушимую энергию. Комиссар не взял с собой оружия, но так как затравленный волк мог оказать яростное сопротивление, он посоветовал Мондезиру положить в карман заряженный револьвер. Мондезир, кряжистый, с квадратной физиономией дога, жадно нюхавший воздух своим вздернутым

носом, из уважения к начальству должен был пропустить Дюпо вперед.

Комиссар живо оглядел сквозь очки всех сидевших в ресторане — священника, даму и двух остальных, — эти люди не привлекли его внимания. Отвернувшись от них, он уже хотел подняться на второй этаж, когда официант, перепуганный внезапным вторжением полиции, растерянно пробормотал:

— А ведь там, наверху в кабинете, господин с дамой.

Дюпо равнодушно отстранил его.

— Господин с дамой, — они нам не нужны… Ну, живо! Отпирайте все двери! Открывайте настежь все до одного шкафы.

Полицейские обшарили все комнаты, заглянули во все закоулки. Но кабинет, где находились Ева и Жерар, официант не мог отпереть, так как дверь изнутри была заперта на задвижку.

— Открывайте! — крикнул в скважину официант. — Это не вас ищут!

Наконец дверь отворилась, из нее вышли дама с господином, бледные от волнения, и стали спускаться по лестнице. Дюпо не позволил себе при этом ни малейшей улыбки, а Мондезир, войдя в кабинет, для очистки совести, заглянул под стол, за спинку дивана и в стенной шкафчик.

Внизу Ева и Жерар должны были пройти через веранду, и тут, к своему ужасу, они увидали любопытные лица знакомых, по странной случайности оказавшихся здесь. Лицо Евы скрывал густой вуаль, но все же она встретилась взглядом со своим сыном и почувствовала, что он ее узнал. Какой злой рок! Этот болтун обо всем докладывает сестре, которая командует им и держит его в страхе и трепете. Они ускорили шаги. Расстроенный скандальным происшествием граф повел ее под проливным дождем к фиакру, и, уже выходя из ресторана, они услышали смеющийся голосок маленькой принцессы Роземонды:

— Да ведь это граф де Кенсак! А дама, скажите, кто же эта дама?

Гиацинт слегка побледнел и не хотел отвечать.

— Да ну же, — настаивала она, — вы должны знать эту даму. Кто она?

— Да никто, — процедил он в ответ. — Какая-то женщина.

Пьер все понял. Ему было тяжело смотреть на этих опозоренных и страдающих людей, и он повернулся к брату. Не обнаружив наверху беглеца, комиссар Дюпо и Мондезир спускались по лестнице, когда сцена вдруг резко изменилась. Снаружи послышались крики, топот, там происходила какая-то свалка. Потом появился начальник сыскной полиции Гасконь, взявший на себя обыск служебных помещений ресторана. Он подталкивал перед собой невообразимую кучу лохмотьев и грязи, которую волокли двое полицейских. Это и был беглец, затравленный зверь, наконец схваченный ими, обнаруженный в глубине каретного сарая в бочке под сеном.

О, какое торжествующее улюлюканье подняли полицейские, отдувавшиеся после двухчасовой бешеной гонки и оттоптавшие себе ноги! Охота за человеком, самая захватывающая и свирепая в мире. Беглеца схватили, его толкали, волокли, осыпали ударами. И что за жалкая это была дичь: тень человека, существо с серым, землистым лицом, просидевшее ночь в яме, заваленной листьями, вымокшее по пояс в ручье, исхлестанное дождем, облепленное грязью, в изодранной одежде и растерзанной кепке, с руками и ногами, до крови исцарапанными во время сумасшедшего бега по зарослям, среди колючего кустарника и крапивы! Он потерял сходство с человеком; пряди мокрых волос прилипли к вискам, налитые кровью глаза выступали из орбит, изможденное лицо судорожно подергивалось и казалось трагической маской ужаса, гнева и страдания. Это был человек в образе зверя. Ему снова дали пинка, и он упал на столик ресторанчика. Но грубые руки не отпускали его и то и дело встряхивали.