Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость
Шрифт:
Когда она уже собралась уходить, прихватив свой незатейливый багаж, Норина остановила ее:
— Вы все уладили и уже покидаете нас? Поцелуйте же меня, поцелуйте моего маленького!
Англичанка слегка коснулась губами голого черепа новорожденного, словно ей страшно было за это маленькое тельце, такое теплое и нежное.
— Счастливого пути, — добавила Норина.
— Jes… здравствуйте… здравствуйте…
И она ушла, даже не оглянувшись в последний раз на комнату, где столько выстрадала. Матье оторопело смотрел вслед этой долговязой девице, которая, казалось, уж никак не создана для любви и которая время от времени появлялась во Франции, чтобы между двумя пароходными рейсами избавиться от ребенка. Кто был отцом ее детей? И откуда, боже правый, такое безмятежное спокойствие и такая черствость, как может она даже перед отъездом не подумать
— Скоро она до дюжины дойдет, — продолжала Норина, когда англичанка скрылась за дверью. — Заметьте, она никак не научится французскому, хотя несколько раз приезжала сюда рожать! Сколько я ни расспрашивала ее о том, что она делает в Англии, мне так и не удалось вытянуть из нее ни слова. Если она, как говорят, монашка, значит, при желании, можно повсюду себя дурно вести… Вот уж кому надо было ребенка грудью покормить, может быть, тогда перестала бы раскатывать туда и обратно!
Она весело рассмеялась, словно бремя свалилось с ее души. И ей непременно захотелось встать с постели и с ребенком на руках спуститься вниз проводить сестру и их друга.
Уже больше получаса Констанс и г-жа Анжелен совещались взаперти с г-жой Бурдье. Первая не пожелала себя назвать, предпочитая разыгрывать роль услужливой приятельницы, не решившейся оставить подругу при столь щепетильных обстоятельствах. Но акушерка профессиональным чутьем угадала будущую клиентку в этой излишне любопытной даме, которая засыпала ее градом вопросов. Только что произошла тяжелая сцена: не выдержав отчаянных настояний г-жи Анжелен, акушерка, понимая, что не сможет больше безнаказанно поддерживать ее несбыточные надежды, решилась намекнуть на бессмысленность дальнейшего лечения. Несчастная женщина залилась слезами, оплакивая свое горе. Констанс требовала объяснений, пораженная и испуганная тем, что в их возрасте могут случаться подобные вещи. Г-жа Бурдье с готовностью стала восхвалять свой метод лечения, привела множество удивительных примеров, назвала даже двух дам, старше пятидесяти лет, которые благодаря ее лечению забеременели. Слава богу, большинство женщин излечивается, в восьми случаях из десяти ей сопутствует удача. И раз уж она признала себя бессильной, значит, дело идет о серьезных осложнениях. Г-жа Анжелен заплакала еще горше, — так непереносимо тяжко было сознание, что она оказалась в числе отверженных. Тщетно пыталась Констанс утешить подругу, хотя втайне радовалась: оказывается, дети могут быть даже в пятьдесят лет, и у нее, таким образом, еще десять лет впереди, если она надумает родить второго ребенка. И она многозначительно кивнула акушерке, стараясь дать ей понять, что надо быть милосердной и продолжать обманывать бедняжку г-жу Анжелен.
Когда дамы поднялись и г-жа Бурдье пошла их проводить, ей захотелось смягчить свой суровый приговор. В сорок два года она располнела, но ее округлившееся лицо по-прежнему сохраняло веселое, приветливое и добродушное выражение, что так помогало ей в делах. Стараясь быть как можно любезнее, она проговорила:
— Знаете ли, дорогая госпожа Анжелен, вам самой природой предназначено иметь дюжину детей. Вероятно, вы слишком долго не желали рожать, боюсь, что в матке произошли какие-то изменения. Но, пожалуй, я была неправа, никогда не следует сдаваться без боя. По-моему, не мешает попробовать лечение электричеством… Заходите ко мне на днях.
Тем временем Матье и Сесиль стояли на площадке лестницы и оживленно беседовали с Нориной, на руках у которой, словно младенец Иисус, сладко спал ребенок. Втроем они горячо обсуждали вопрос о срочном найме комнаты, когда вдруг появились Констанс и г-жа Анжелен. Обе были так изумлены, встретив Матье здесь, в обществе двух женщин, что сделали вид, будто не замечают его. Но Констанс каким-то особым чутьем вдруг узнала Норину, вспомнила, что десять лет назад именно Матье служил посредником между Бошеном и этой девушкой, которая забеременела от ее мужа. Ее даже передернуло от негодования, а в голове теснились самые нелепые предположения: что здесь делает Матье? От кого ребенок, которого эта особа держит на руках? Прошлое смешалось с настоящим, ей почудился тот, другой ребенок, завернутый в пеленки точно так же, как этот, и в своем смятении она уже не могла отличить первого от второго, которого видела сейчас. И радость надежды, которую вселили в нее слова г-жи Бурдье, померкла, она удалилась взбешенная, пристыженная, словно выпачкалась в грязи; ее снова охватила смутная тревога, преследовавшая ее в последнее
Матье, поняв, что ни Норина, ни Сесиль не узнали г-жи Бошен, лицо которой было скрыто вуалью, продолжал спокойно объяснять своим собеседницам, что сам позаботится о получении из воспитательного дома колыбельки и приданого для новорожденного, а также о денежной помощи, коль скоро мать согласна оставить ребенка и кормить его. В дальнейшем он добьется для нее ежемесячного пособия в тридцать франков, по крайней мере, на первый год. Особенно поначалу эта сумма будет для сестер значительным подспорьем, раз они начинают самостоятельную жизнь и раз вопрос о найме комнаты уже решен. Когда же он добавил, что готов взять на себя расходы по переезду и покупке кое-какой мебели, Норина чуть не бросилась ему на шею.
— Поверьте, это я от чистого сердца! — воскликнула она. — Когда встречаешь такого, как вы, начинаешь верить, что есть еще на свете порядочные мужчины… Так поцелуйте же на счастье и его, моего бедного мальчугана!
На улице Ла-Боэти Матье, направлявшийся на завод Бошена, решил взять карету и предложил Сесиль отвезти ее домой, так как им было по пути. Но она отказалась, потому что ей надо было зайти на улицу Каролин к сестре Эфрази. И хотя улица эта находилась по соседству, Матье все же усадил Сесиль в экипаж и сказал, что довезет ее до места.
Взволнованная, счастливая тем, что мечта ее сбылась, Сесиль, сидя рядом с Матье, не знала, как его и благодарить. На глазах ее выступили слезы, на губах играла счастливая улыбка.
— Только вы не считайте меня плохой дочерью, господин Фроман, хотя я и радуюсь, что скоро уйду от родителей… Папаша, насколько ему еще позволяют силы, продолжает работать на заводе, а получает он, как вам известно, гроши. Мамаша возится по хозяйству, делает все, что может. Но где ей справиться с тяжелой работой! Виктор вернулся с военной службы, женился, и у него уже тоже есть дети; боюсь, что он народит их больше, чем сумеет прокормить, потому что в армии он, видать, совсем отбился от работы. Самой ловкой из нас оказалась лентяйка Ирма, моя младшая сестренка; она такая хорошенькая, такая неженка, может, потому, что все время прихварывала. Помните, мамаша всегда боялась, как бы она не пошла по той же дороге, что бедняжка Норина! И вот, нате вам! Ничуть не бывало! Только ей одной из всех нас и повезло — выходит замуж за почтового служащего, он ее обожает, потому что до свадьбы она ему пальчика не дала поцеловать. Так что дома никого, кроме Альфреда и меня, не осталось. Ох, и разбойник же растет! Вы, конечно, простите, я говорю то, что думаю. На днях что-то стащил, с трудом удалось спасти его от полиции. А мамаша до того его любит, что ни в чем не может отказать: все, что я зарабатываю, готова ему отдать. Нет, нет, хватит! Он меня совсем запугал, грозится избить, а то и просто прикончить, хотя знает, что после операции я от любого крика чуть в обморок не падаю. По правде сказать, раз ни отец, ни мать во мне теперь не нуждаются, мое желание жить спокойно, отдельно от них, вполне простительно… Не правда ли, господин Фроман?
Затем она заговорила о своей сестре Эфрази.
— Бедная сестра, если бы вы только знали, что с нею сталось после операции! Мне-то особенно жаловаться не приходится, правда, детей я никогда не буду иметь, вот это действительно ужасно! Как видите, я все же на ногах, хоть и не очень сильная, а держусь… Болей в пояснице больше нет, хотя в затылке по-прежнему словно гвоздь вбит и из самого желудка к горлу ком подступает и душит меня… Но это еще пустяки, можно сказать, сущий рай по сравнению с тем, что сталось с бедняжкой Эфрази. Все у них пошло прахом, — хозяйство в запустении, и, представьте, муж ее живет в этой же комнате с другой женщиной, которая готовит и присматривает за тремя детьми. Эфрази постарела лет на двадцать, прямо развалина какая-то, даже подмести пол не в силах… Смотреть страшно, просто дрожь берет…
Наступило молчание. Когда экипаж остановился на улице Каролин, Сесиль сказала:
— Может, вы подыметесь к Эфрази, подбодрите ее добрым словом?.. Мне так было бы приятно, тем более что я иду-то к ней по невеселому делу. Я думала, что У нее хватит сил клеить коробочки, которые клею я, и она заработает хоть несколько су, но она держит заказ вот уже больше месяца. Если она не справилась с ним, придется мне все забрать.
Матье согласился подняться. Здесь, у Бенаров, его глазам представилось душераздирающее зрелище, вряд ли ему доводилось видеть нечто подобное.