Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки
Шрифт:
Вскипела ненависть к ней, давила грудь до удушья, до головокружения, до звона в ушах. И так хотелось Варе поскорее разрубить узел, связавший ее и дорогих ей людей — Ивана Ивановича и Мишутку — с этой женщиной! Ни о каких иных причинах отчуждения мужа Варя сейчас не помышляла.
— Вот здесь мы и живем! — сказала Лариса с натянутой улыбкой, когда они поднимались в кабине лифта на шестой этаж большого дома.
Пока она доставала ключ из сумки, Варя, словно зверек, искоса наблюдала за ее движениями. Сама собой пришла мысль, что Иван Иванович уже не раз стоял на этой площадке, приходил сюда вместе с Фирсовой и один.
Такая горячая волна хлынула вдруг в голову — все закружилось.
—
— Ничего… Я просто… поскользнулась… — Варя бросила взгляд на дверь соседней квартиры и усмехнулась, вернее, заставила себя усмехнуться: «Что это у них столько почтовых ящиков?»
Дверь была сплошь увешана ими: жестяными и самодельными, выпиленными из фанеры и сколоченными из дощечек… И еще масса кнопок от звонков и указания, кому и сколько раз звонить.
— Шесть, семь… Восемь почтовых ящиков, — улыбаясь побелевшими губами, считала Варя. — Смешно! Разве там такая большая квартира?
— Квартира? Нет. Просто жильцы поссорились, и каждый обзавелся отдельным хозяйством.
— А вы?
— Мы со своими соседями дружно живем.
Шагнув через порог, Варя снова представила себе, как входил сюда ее Иван Иванович. В комнате Фирсовых она острым взглядом окинула скромную обстановку. Диван, на котором, наверное, спит Алеша. За сдвинутой ширмой узкая, девически опрятная постель Ларисы. Письменный столик, крепко обжитый. На обеденном, покрытом поверх скатерти светлой клеенкой, астры в хрустальной вазочке, а на пианино букет из георгинов и гладиолусов в фаянсовом кувшине с выпуклыми узорами. Чисто в комнате, много книг. В большое окно, затуманенное сборками шторы из белого тюля, виднелась масса новостроек Юго-Западного района. В открытую форточку бился предгрозовой ветер. И ни одного портрета на стенах, только над диваном фотография юной девушки со стрижеными и зачесанными набок прямыми волосами. Проходя к столу, Варя посмотрела внимательнее: неужели уже завел симпатию Алеша?
Но нет, черты не девичьи. Черноглазый юноша с задумчивой полуулыбкой глядел на Варю: Олег Кошевой, замученный фашистами герой Краснодона! Варя еще раз пытливо огляделась. Заметила том Ленина на столе Ларисы, раскрытый иностранный словарь, большую книгу «Опыт Отечественной войны».
Фирсова спокойно, будто вид родного гнезда вернул ей самоуверенность, ходила по комнате, то звякала тихонько посудой в маленьком буфете, втиснутом в угол за шифоньером, то спешила на кухню, давая Варе возможность освоиться в новой обстановке и собраться с силами для трудного разговора.
Неужели Иван Иванович приходил сюда? Да разве могла бы сама Варя привести к себе любовника, которого увидел бы Мишутка?! Любовник? Варя нахмурилась, и ей вдруг стало стыдно, так стыдно, что даже маленькие ее ушки загорелись, как в огне.
Она вспомнила бережное отношение хирурга Аржанова к ней, влюбленной в него девушке, до приезда его жены Ольги на прииск Каменский. Ведь она полюбила его с первых встреч, с тех пор, как он вылечил ее в приисковой больнице и стал для нее примером в жизни. Как он вел себя потом, после ухода жены? А на фронте? Все его поведение не давало ей никакого права плохо думать о нем! Никогда не пойдет он к женщине из-за простого увлечения!
«Но он любит Ларису Петровну! — подсказал ей беспощадный внутренний голос. — Он разговаривает с нею во сне, зовет ее. Он совсем охладел ко мне в последнее время. Для меня это плохо. А ведь им-то хорошо вместе! И разве можно назвать любовь плохим чувством?»
Варю даже в пот бросило от таких мыслей, и она присела возле стола, всем существом ощущая присутствие Ларисы; звук ее шагов, дыхание,
Отчего не прийти коммунисту Аржанову в комнату, где любят Кошевого и читают Ленина? Скорее он не придет туда, где к ним равнодушны. Если разобраться, так всем советским людям дорог тот и другой, и это никому не мешает влюбляться, разводиться и делать ошибки. Но Иван Иванович не легкомысленный мальчишка, он не побоялся бы сказать правду женщине, тем более такой сильной, какой представлялась себе Варя. А раз он молчит — значит, у него нет намерений, плохих для нее и для ее ребенка. Возможно, что он и увлекся снова Ларисой — тут точно каленый уголек приложили к сердцу Вари, — если даже увлекся, то сейчас, наверное, старается побороть ненужное ему чувство. Зачем же, вместо того чтобы набраться мужества и переждать, она начинает подталкивать его на ту сторону? Не значит ли это добровольно отказаться от любимого человека, вместо того чтобы бороться за сохранение семьи? Пусть уж он сам решит и выберет!..
— Слушаю вас, Варвара Васильевна, — сказала наконец Лариса, поставив на стол термос с заваренным чаем, печенье, сахар, несколько тарелок с закусками и присаживаясь напротив гостьи.
— Я хотела… хотела посоветоваться… — Варю снова бросило в жар и в холод. — Я думала посоветоваться об одном очень личном деле, но решила: лучше не надо.
— Что не надо, Варя? — Почувствовав волнение гостьи, Фирсова сразу догадалась, о чем та собиралась говорить. Будь это наскок вздорной ревнивицы, вроде Раечки Злобиной, Лариса ее и на порог не пустила бы. Но Варя Громова — другое дело. Отказаться от разговора с нею Лариса никак не могла и в то же время, целый день думая о нем, настолько измучилась, что внезапное решение Вари молчать показалось ей жестоким. Но настаивать она не стала: ведь не собиралась вторгаться в семью Аржановых. Зачем же требовать каких-то признаний от его жены? Будут ли это упреки или просьбы, угрозы, наконец, в любом случае произойдет разоблачение самых сокровенных семейных отношений. Лариса и ждала этого, и боялась.
— Как хотите, Варвара Васильевна, — неестественно ровным голосом сказала она. — Давайте обедать. Сейчас суп разогреется. Есть рыба жареная.
— Ничего не хочу! Мне нездоровится, должно быть. Я пойду, Лариса Петровна! — И Варя торопливо пошла из комнаты.
У нее действительно был вид больного человека. Фирсова сразу смягчилась, догнала ее у выходной двери и, придержав за руку, предложила:
— Подождите! Я вызову сейчас такси. У нас здесь рядом…
— Лучше пройдусь!
Несколько минут женщина стояла у порога, прислушиваясь к легким шагам, торопливо считавшим ступеньки лестницы. Вот хлопнула дверь внизу, а чуть погодя над домом властно и громко зарокотал гром. И здесь, в городе, среди камня, нагроможденного людьми, гроза брала свои права!
Лариса вернулась в комнату, подошла к окну, вцепилась обеими руками в парусящие от ветра шторы. За окном теперь ничего не было видно: ливень обрушился на город, и где-то, ослепленная его потоками, а может быть, и слезами, бежала, скользила, спотыкалась маленькая женщина, неся в сердце большое, невысказанное горе.
— Зачем все это? — громко спросила Лариса, глядя в пространство, заполненное косыми струями дождя. — Зачем страдания? Ведь мы умные, свободные люди!
Она представила себе Аржанова, его взгляд, голос, и такая горячая тоска по нем охватила ее, что она позавидовала страданиям Вари, которая, промокнув до нитки, через тридцать — сорок минут увидит его. Своими изумительными руками хирурга он поможет ей стащить мокрое платье и окутает чем-нибудь ее прохладные плечи. Все чепуха и вздор перед этим.