Собрание сочинений. Т.18. Рим
Шрифт:
— Меня прислал его высокопреосвященство… Дело в том, что князь Дарио, встав из-за стола, почувствовал себя дурно… О, ничего серьезного, ничего серьезного, я уверен.
Бенедетта вскрикнула скорее от неожиданности, чем от испуга:
— Как, Дарио?.. Да мы сейчас же спустимся вниз! Пойдемте, господин аббат. Вот некстати заболел, мы же собрались ехать на прогулку!
Встретив на лестнице Викторину, она велела ей следовать за ними.
— Дарио стало дурно, ты можешь нам понадобиться.
Все четверо вошли в просторную спальню с массивной старомодной мебелью, где юный князь, после полученной им раны в плечо, пролежал в постели целый месяц. В спальню вела
Войдя в спальню, Бенедетта подбежала к кровати, на которой лежал Дарио, совсем одетый. Рядом, статный и высокий, полный достоинства, стоял кардинал Бокканера; несмотря на охватившую его тревогу, он сохранял гордую, величавую осанку.
— Что с тобой, Дарио, что случилось? — воскликнула контессина.
Князь слабо улыбнулся, желая ее успокоить. Он был очень бледен и как будто захмелел.
— Ничего, пустяки, просто голова закружилась… Представь, мне кажется, будто я напился пьяным. У меня вдруг потемнело в глазах, и я почувствовал, что сейчас упаду… Я едва успел дойти сюда и броситься на кровать.
Он глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. Тут кардинал сообщил подробности:
— Мы спокойно кончали завтракать, я давал дону Виджилио распоряжения на вечер и уже собирался встать из-за стола, как вдруг Дарио вскочил и покачнулся… Он не захотел снова сесть, а бросился сюда, шатаясь, как лунатик, ощупью открывая двери… Мы поспешили за ним, ничего не понимая. Признаюсь, я и теперь не могу понять, что с ним такое.
Кардинал в недоумении развел руками, обведя взглядом все помещения, по которым словно пронесся зловещий ветер катастрофы. Двери остались раскрытыми настежь, видна была вся анфилада комнат: туалетная, коридор и в конце его столовая, где все было брошено в беспорядке — неубранная посуда, скомканные салфетки, опрокинутые стулья. Однако никто еще по-настоящему не тревожился.
Бенедетта высказала вслух обычное в таких случаях предположение:
— Уж не съел ли он чего-нибудь вредного за завтраком?
Кардинал с улыбкой перечислил блюда своего, как всегда, скромного завтрака:
— Яйца, бараньи котлеты, гарнир из щавеля, но могло же это ему повредить. Я пью только воду, Дарио выпил глоток белого вина… Нет, нет, еда тут ни при чем.
— И, кроме того, — осмелился вставить слово дон Виджилио, — все мы ели одно и то же, тогда бы и нам с его высокопреосвященством стало дурно.
Дарио, задремавший было, снова широко открыл глаза и глубоко вздохнул, силясь улыбнуться.
— Ничего, ничего, все обойдется, мне уже гораздо лучше. Я попробую встать. Мне нужно немного подвигаться.
— Тогда слушай, что я придумала, — сказала Бенедетта. — Давайте сядем в коляску, возьмем с собой господина аббата и поедем кататься далеко-далеко, в Кампанью.
— Отличная мысль! С удовольствием поеду… Викторина, помоги мне встать.
Дарио приподнялся, тяжело опираясь на локоть. Служанка еще не успела подойти, как вдруг по его телу пробежала судорога, и он свалился без чувств, как подкошенный. Кардинал, стоявший в изголовье, подхватил его на руки; теперь контессина пришла в полное смятение.
— Боже мой, боже мой, опять
— Хотите, я пойду за ним? — предложил Пьер, который тоже начал тревожиться.
— Нет, нет, оставайтесь здесь… Викторина сбегает за врачом. Она знает адрес… Викторина, скорее, к доктору Джордано!
Служанка ушла, и в комнате наступила гнетущая тишина, тревога нарастала с каждой минутой. Бенедетта, бледная как полотно, приблизилась к кровати, между тем как кардинал, не выпуская из объятий Дарио, склонившего голову ему на плечо, внимательно смотрел на него. В душе старика зародилось страшное подозрение, пока еще смутное, неопределенное: при виде иссиня-бледного лица Дарио, искаженного ужасом, он вспомнил своего лучшего, задушевного друга, монсеньера Галло, которого также держал в объятиях за два часа до его смерти. Те же судороги, те же обмороки и то же ощущение, что он держит в руках лишь холодеющий труп, что сердце любимого друга перестает биться; кардинала все неотвязнее преследовала мысль о яде, о тайном враге, который приходит из мрака и наносит удары во мраке, поражая насмерть близких его сердцу людей. Бокканера долго оставался в той же позе, склонившись над племянником, последним отпрыском их древнего рода, вглядываясь в него, изучая, вспоминая симптомы загадочной, беспощадной болезни, которая унесла в могилу его лучшего друга.
— Дядя, вы устанете… Умоляю вас, дайте я поддержу его… — тихонько просила Бенедетта. — Не бойтесь, я буду держать осторожно, он почувствует, что я рядом, и тогда, может быть, очнется.
Кардинал наконец поднял голову и, взглянув на контессину, уступил ей место; со слезами на глазах он порывисто сжал в объятиях и расцеловал свою обожаемую племянницу, дав волю пылкому чувству, которое обычно скрывал под маской холодной суровости.
— Бедная моя девочка, бедное дитя! — прошептал кардинал дрожащим голосом, пошатнувшись, точно старый дуб, срубленный под корень.
Но он тут же овладел собою и начал медленно ходить из угла в угол, между тем как Пьер и дон Виджилио, растерянные, безмолвные, ждали его распоряжений, в отчаянии, что ничем не могут помочь горю. Кардиналу вскоре стало тесно в комнате; глубоко задумавшись, он вышел в туалетную, затем в коридор и прошел дальше, до самой столовой. Он шагал взад и вперед с поникшей головой, суровый, сосредоточенный, погрузившись в тяжелые думы. Какие мысли обуревали этого надменного князя, глубоко верующего, посвятившего себя богу и сознающего свое бессилие перед неотвратимой судьбой? Время от времени он подходил к постели больного и вглядывался в лицо Дарио, которому становилось все хуже; потом удалялся мерным шагом, исчезал, возвращался вновь, ритмично и равномерно, словно повинуясь какой-то неведомой силе, неподвластной человеку. Быть может, он ошибается, думалось ему, быть может, это просто легкое недомогание, которое врач найдет пустячным. Оставалось одно — надеяться и ждать. Он продолжал молча ходить, и в гнетущей тишине гулко раздавались тяжелые шаги этого высокого старца, ожидавшего решения судьбы.
Дверь отворилась, запыхавшаяся Викторина вбежала в комнату.
— Я привела доктора, вот он идет!
Благодушно улыбаясь, появился румяный, седовласый доктор Джордано, как всегда, скромный и приветливый, похожий на учтивого прелата. Но, войдя в комнату и увидев расстроенные, встревоженные лица, он сразу стал серьезным и непроницаемым, ибо за долгую практику среди духовенства привык хранить семейные тайны своих высокопоставленных пациентов.
Едва бросив взгляд на больного, он еле слышно пробормотал: