Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
— Благодарствуйте, сударь, — с улыбкой отвечала девочка, сверкая белыми зубками.
Затем г-жа Ростан уводила ее на кухню и долго расспрашивала. Как виноградник? Как миндальные и оливковые деревья? Но самым важным было узнать, прошли ли дожди в Эстаке, в приморском уголке, где находилась ферма Ростанов, Бланкарда, арендуемая Микуленами. И хотя там насчитывалось всего два-три десятка миндальных и оливковых деревьев, разговор о дожде в этом крае, изнывающем от зноя, всех интересовал.
— Только покрапало. А уж как бы надо винограднику напиться вволю, — отвечала Наис.
Рассказав все новости, девочка съедала кусок хлеба с остатками вчерашнего жаркого и отправлялась обратно в Эстак в повозке мясника, каждые две недели приезжавшего в Экс. Нередко она приносила ракушек, лангусту или огромную рыбину, ибо папаша Микулен больше рыбачил, чем трудился в поле. Если Наис приходила
— Смотри не забудь починить сети, — повторял Фредерик.
— Не извольте беспокоиться, господин Фредерик, будем ждать вас, приезжайте, — отвечала Наис.
У г-на Ростана было изрядное состояние. Он за бесценок купил особняк Куаронов, построенный в конце XVII века, великолепный дом на улице Коллегии в двенадцать окон по фасаду и с таким множеством комнат, что там смог бы разместиться целый полк. Семья, состоявшая из пяти человек, считая и двух старых служанок, совсем затерялась в огромных апартаментах. Стряпчий занимал только второй этаж. Целых десять лет он пытался сдать первый и третий, но жильцов так и не нашлось. Тогда он запер пустовавшие комнаты, отдав две трети дома во владение паукам. Малейший шум в огромной передней с монументальной лестницей, в пролете которой мог бы свободно поместиться целый современный дом, отдавался, словно в соборе, гулким эхом по всему пустому особняку.
После покупки дома г-н Ростан тотчас приказал перегородить большой парадный зал с шестью окнами, площадью в девяносто шесть квадратных метров. В одной половине он, устроил свой кабинет, а в другой контору и посадил там клерков. В самой маленькой из остальных четырех комнат второго этажа было около тридцати пяти метров. В этих покоях с высокими, будто в церкви, потолками жили г-жа Ростан, Фредерик и две старые служанки. Г-н Ростан решил превратить бывший будуар в кухню, чтобы она была под рукой; прежде, когда пользовались кухней в нижнем этаже, кушанья остывали, пока проделывали длинный путь до столовой через сырую холодную переднюю и лестницу. Необъятные апартаменты особенно проигрывали от того, что были скудно обставлены. В кабинете стояла старинная жесткая мебель в стиле ампир: неуютная кушетка и восемь кресел, обитые зеленым плюшем; столик той же эпохи казался в этой огромной комнате совсем игрушечным. На камине, между двумя вазами, возвышались безобразные мраморные часы современной работы, а красный, старательно натертый плиточный пол резал глаза своим жестким блеском. В спальнях было и того меньше мебели. Во всем сказывалось свойственное южанам, даже самым богатым, равнодушие к комфорту и роскоши, ибо жизнь в этом благословенном солнечном крае проходит на улице. Ростаны, конечно, не замечали, какой леденящей тоской веет от этих унылых, как руины, покоев, которые убогая мебель делала еще более печальными.
Стряпчий был человеком весьма ловким. Отец оставил ему одну из лучших нотариальных контор в Эксе, а он, благодаря кипучей энергии, качества необычного в этом краю лени, сумел расширить клиентуру. Небольшого роста, подвижной, с остреньким хитрым лицом, напоминавшим мордочку куницы, он с головой ушел в дела. Он был всецело поглощен заботами о приумножении своего капитала и даже в редкие часы досуга, которые он проводил в клубе, не заглядывал в газеты. Жена его, напротив, слыла в городе дамой отменного воспитания и большого ума. Она была урожденной де Вильбон, и к ней относились с неизменной почтительностью, невзирая на ее неравный брак. Она отличалась строгой нравственностью, с неослабным рвением соблюдала все обряды и вела такое размеренное, однообразное существование, что оно вытравило в ней все живое.
Итак, Фредерик рос подле добродетельной матери и вечно занятого отца. В школьные годы он был отъявленным лентяем, питал глубокое отвращение к наукам и, хотя до смерти боялся матери, ухитрялся целый вечер просидеть в гостиной, уткнув нос в книгу, и не прочесть ни строчки, а родители, глядя на него, воображали, будто он готовит уроки. Выйдя из терпения, они отдали его пансионером в коллеж. Освободившись от домашнего присмотра, он не стал прилежней и был на седьмом небе, не чувствуя на себе сурового материнского ока. Родители, встревоженные замашками лентяя, в конце концов взяли его обратно и снова водворили под свой неусыпный надзор. Волей-неволей ему пришлось заниматься, и он закончил класс риторики. Мать, словно жандарм, стояла на страже, — сама проверяла его тетради, заставляла отвечать ей уроки. Благодаря такой опеке Фредерик всего лишь дважды провалился на выпускных экзаменах.
Юридическая школа в Эксе пользуется заслуженной славой, и, разумеется, молодой Ростан состоял в числе ее студентов. В этом старинном городе, где в былые времена заседал парламент, и поныне проживают адвокаты, нотариусы, стряпчие, связанные с судебной палатой. Там неизменно изучают право, даже если в будущем не рассчитывают заниматься юриспруденцией. Фредерик продолжал вести тот же образ жизни, что и в коллеже: трудился мало, по делал вид, что трудится усердно. Г-жа Ростан, к своему великому огорчению, вынуждена была предоставить сыну некоторую свободу. Теперь он уходил из дому, когда хотел, и лишь должен был являться вовремя к столу; к девяти вечера ему полагалось быть дома, за исключением тех дней, когда он получал разрешение побывать в театре. Итак, для Фредерика началась жизнь провинциального студента, однообразная и распутная, если она не заполнена целиком занятиями.
Только тот, кому знаком Экс, город, погруженный в дремоту, с безлюдными, поросшими травой улицами, может представить себе, на какую скучную и пустую жизнь обречены там студенты. Прилежные юноши убивают время за книгой, остальные просто не дают себе труда ходить на лекции и шатаются по кафе, где играют в карты, или, того хуже, — посещают известные заведения. Наш повеса стал заядлым игроком. Он проводил за картами почти все вечера, а заканчивал их в злачном месте. Чувственному, вырвавшемуся на свободу юноше приходилось довольствоваться тем жалким развратом, который он мог найти в этом городе, где нет гризеток, наводняющих в Париже Латинский квартал. Настала пора, когда ему уже мало было вечеров, — он стащил ключ и пустился в ночные похождения. Так беззаботно прошли студенческие годы.
Кстати сказать, Фредерик давно понял, что сыновняя покорность ему выгодна. Мало-помалу он научился лицемерить, как многие дети, запуганные родителями. Зато теперь г-жа Ростан поздравляла себя с победой, — сын сопровождал ее в церковь, вел себя очень корректно и с невозмутимым спокойствием плел ей чудовищную ложь, которой она верила, успокоенная его чистосердечным тоном. Фредерик так наловчился, что его невозможно было застать врасплох: он всегда находил отговорку, заранее сочинял всякие небылицы, держал наготове любые оправдания. Карточные долги он платил, беря взаймы у родственников. Ему приходилось вести сложную бухгалтерию. Однажды после неожиданного выигрыша он, заручившись приглашением приятеля, у которого было имение близ Дюрансы, осуществил свою давнишнюю мечту — провел неделю в Париже.
К этому времени Фредерик превратился в рослого, статного юношу, его красивое лицо с правильными чертами обрамляла густая черкая борода. А любовные похождения делали его еще более привлекательным, особенно в глазах женщин. Он считался образцом благовоспитанного юноши. Те, кто знал о его проказах, посмеивались. Но коль скоро он соблюдал приличия и не выставлял напоказ неблаговидную сторону своей жизни, ему ставили в заслугу хотя бы то, что он, не в пример некоторым невежам студентам, возмущавшим весь город, скрывал свои похождения. Фредерику шел двадцать первый год. Надвигались выпускные экзамены. Отец его, я ту пору человек еще довольно молодой, не спешил передать контору сыну и поговаривал о том, что лучше бы определить его по судебному ведомству. Друзья в Париже помогут получить для Фредерика желаемую должность товарища прокурора. Молодой человек не произносил решительного «нет», — он никогда открыто не сопротивлялся родителям. Но его хитрая усмешка говорила о твердом намерении по-прежнему вести безмятежное и праздное существование, которое было ему так по душе. В самом деле, к чему утруждать себя, — отец богат, а он единственный сын. Пока что молодой человек слонялся по бульвару с сигарой во рту, ездил с дамами на пикники и чуть ли не ежедневно посещал тайком сомнительные заведения. Но это не мешало ему быть неизменно услужливым и предупредительным с матерью. Случалось, что после бурной пирушки Фредерика мутило, у него ломило все тело, и тогда он с удовольствием отлеживался в прохладных покоях на улице Коллегии. В высоких пустых комнатах веяло строгой печалью, и это как-то успокаивало и освежало его. Он восстанавливал силы, а мать уверял, будто остается дома ради нее. Но как только аппетит и здоровье возвращались к нему, он затевал новую проказу. Словом, премилый юноша, только бы не посягали на его удовольствия.