Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
Тем временем обед подходил к концу. Мне он показался не менее скучным, чем званые обеды в Кане. Одна только Берта меня занимала. Поскольку тетушка пожаловалась на жару, разговор снова вернулся к первоначальной теме, но теперь уже обсуждали весенние званые обеды; в конце концов все согласились, что с удовольствием ешь только зимой. Встав из-за стола, перешли пить кофе в маленькую гостиную.
Гости все прибывали. Три гостиные и столовая постепенно заполнялись людьми. Я забился в угол; проходя мимо, тетушка шепнула мне:
— Не убегай, Жорж… Приехала его жена. Он сказал, что заедет за ней, вот я тебя и представлю.
Она говорила все о том же г-не Нежоне. Но я не слушал ее; только что
— Он все еще с ней?
— Да, — ответил тот, что повыше. — Ничего не скажешь, тут все в порядке. Теперь они не расстанутся до зимы. Никому еще не удавалось продержаться около нее так долго.
Эта новость не причинила мне особых страданий. Только мое самолюбие было слегка уязвлено. Зачем же она говорила мне таким нежным тоном, что любит сладости? Но, конечно, отбивать ее у Феликса я не собираюсь. Однако, поразмыслив, я решил, что молодые люди клевещут на г-жу Гошро. Я хорошо знал тетушку, она не стала бы принимать у себя женщину, которая себя компрометирует, — в этом она была непреклонна. Да и Гошро — как он бросился к Феликсу, как горячо пожал ему руку! Вот и сейчас он дружески похлопывает Феликса по плечу, не сводя с него умиленного взгляда.
— А, вот ты где, — сказал Феликс, увидя меня. — Я из-за тебя пришел. Ну что ж? Познакомить тебя с парижским светом?
Мы остановились в дверях гостиной. Мне очень хотелось порасспросить Феликса о г-же Гошро; но я не знал, как непринужденно завести об этом разговор. Придумывая, как бы перейти к этой теме, я стал расспрашивать о людях, совершенно для меня неинтересных. Феликс называл мне каждого, сообщал всякие подробности. Ведь он родился и вырос в Париже, а в канском лицее провел только два года, пока его отец был префектом в Кальвадосе. Нужно сказать, он не очень-то стеснялся в выражениях, отвечая с кривой усмешкой на мои вопросы, касавшиеся некоторых дам.
— Ты что, смотришь на госпожу Нежон? — вдруг спросил он.
Я как раз смотрел на г-жу Гошро и, застигнутый врасплох, переспросил с самым глупым видом:
— На госпожу Нежон? А где она?
— Да вон та брюнетка у камина; она разговаривает с блондинкой в открытом платье.
В самом деле, я и не заметил рядом с г-жой Гошро дамы, которая весело смеялась.
— A-а, это и есть госпожа Нежон! — повторил я дважды.
И я стал ее разглядывать. Я досадовал, что она брюнетка, потому что в остальном она показалась мне столь же очаровательной, как и Берта; она была немного ниже ее ростом, с великолепными черными косами, уложенными короной. Шивой и ласковый взгляд, маленький носик, тонкие губы, ямочки на щеках говорили о натуре и взбалмошной и рассудочной. Вот мое первое впечатление. Однако, наблюдая за ней, я убедился, что судил о ее характере преждевременно: вскоре она показалась мне еще более легкомысленной, чем ее приятельница, — во всяком случае, смеялась она громче Берты.
— Ты знаком с Нежоном? — спросил Феликс.
— Я? Да нет. Тетушка хотела меня ему представить.
— О, это такое ничтожество! Набитый дурак, — продолжал он, — блестящий образчик заурядного политического деятеля, пешка, в которой так нуждается парламентский строй. У него нет ни одной собственной мысли, его может использовать премьер с любыми взглядами — он с легкостью меняет свои убеждения.
— А жена его? — спросил я.
— Жена? Что жена? Ты же сам видишь… Очаровательная женщина… Между прочим, хочешь добиться чего-нибудь от него, приволокнись за ней.
Феликс замолчал с таким видом, будто не желает больше говорить на эту тему. Но в общем-то он дал мне понять, что Нежон сделал карьеру с помощью жены, да и сейчас преуспевает благодаря ей. Г-же Нежон приписывают множество любовников.
— А кто эта блондинка? — вдруг спросил я.
— Блондинка — это госпожа Гошро, — ответил Феликс, ничуть не смутившись.
— А она что, порядочная женщина?
— Ну конечно, порядочная.
Он попытался придать лицу серьезное выражение, но это ему не удалось; он вновь заулыбался, и мне даже показалось, будто на лице его появилось какое-то фатоватое выражение, и это мне не понравилось. Дамы, по-видимому, почувствовали, что мы говорим о них: они смеялись теперь неестественно громко. Феликс с кем-то отошел, а я, оставшись один, стал их мысленно сравнивать; я чувствовал себя задетым, но вместе с тем обе привлекали меня, и, не понимая толком, что со мной, я томился, как человек, который, попав в совершенно ему незнакомую обстановку, боится наделать глупостей.
— Это несносно, его все еще нет, — сказала тетушка, увидев меня все у той же двери в гостиную. — И так каждый раз… Правда, сейчас еще только двенадцать часов. Жена пока ждет его.
Пройдя через столовую, я устроился у другой двери в гостиную. Таким образом, я оказался как раз позади моих дам. Подходя, я слышал, как Берта назвала приятельницу Луизой. Славное имя — Луиза. На ней было закрытое платье, и только между рюшками ворота и пышной прической белела узкая полоска шеи. На мгновение эта скромная белизна показалась мне куда соблазнительнее совершенно обнаженной спины Берты. Но потом я снова заколебался. Обе они казались мне очаровательными; я так разволновался, что был совершенно не в состоянии решить, которую предпочесть.
А в это время тетушка меня повсюду искала. Был уже час ночи.
— Ты, оказывается, перешел на другое место? — сказала она. — Ну вот, он не придет. Видите ли, Нежон каждый вечер спасает Францию… Но я все-таки хочу тебя представить хотя бы его жене. И, пожалуйста, будь полюбезнее, это очень важно.
С этими словами тетушка подвела меня к г-же Нежон, назвала меня и в двух словах изложила свою просьбу. Я что-то смущенно пробормотал. Вид у меня, вероятно, был довольно глупый. Луиза с улыбкой ждала, пока я кончу, потом, видя, что я запнулся, молча кивнула головой. Мне показалось, что в глазах г-жи Гошро промелькнуло насмешливое выражение. Обе дамы поднялись и стали пробираться к выходу. В передней, где была устроена гардеробная, они звонко расхохотались. И странно: их бравада, мальчишеские манеры, их очаровательно вызывающий тон удивляли меня одного. Мужчины, уступая им дорогу, кланялись чрезвычайно почтительно и вместе с тем с какой-то светской фамильярностью, что меня крайне изумляло.
Феликс предлагал подвезти меня домой. Но мне захотелось побыть одному, и я ушел, не простившись. Я не взял фиакра, — приятно было пройтись пешком по тихим безлюдным улицам. Меня лихорадило, как перед тяжелой болезнью. Что это, неужели любовь? Как путешественник, только переболев, привыкает к новому климату, так и я, наверное, должен буду отдать дань парижскому воздуху, прежде чем привыкну к здешней жизни.
Я только что снова видел обеих дам, — на выставке живописи, которая открылась как раз сегодня. Каюсь, я знал заранее, что встречу их там, но затруднился бы сказать хоть что-нибудь путное о трех или четырех тысячах картин, которые рассматривал целых четыре часа. Феликс вчера предложил заехать за мной около полудня; было решено позавтракать в ресторане на Елисейских полях, а потом отправиться на выставку.