Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
В обществе дам и Феликса я очень весело провел день. Все было просто восхитительно: и сама обстановка, и парижские грации, резвящиеся на приволье, в погожий денек раннего лета. Мы были словно в гостиной, но не в четырех стенах парижской гостиной, где все стеснены условностями, где декольтированные дамы обмахиваются веером, а мужчины, во фраках, стоят вдоль стен; нет, эта летняя гостиная, раздвинув стены, вышла на лужайки парка; дамы — в легких платьях, мужчины — в куртках; дамы, не стесняясь посторонних, бегают по аллеям, мужчины тоже держатся непринужденнее; позабыт светский этикет, царит простота отношений, при которой невозможны банальные светские разговоры. Должен, однако,
В половине пятого я стал прощаться.
— Нет… нет! — воскликнула Луиза. — Вы не уедете. Вы останетесь обедать. Скоро вернется муж. Наконец-то вы сможете его увидеть. Ведь нужно же вас познакомить.
Я сказал, что меня ждет отец, — он дает обед, на котором мне обязательно нужно быть. И добавил, смеясь:
— Это какой-то предвыборный обед, постараюсь быть вам полезен.
— О, если так, поезжайте скорее, — сказала она. — И вот что, в случае успеха, приезжайте за наградой.
Мне показалось, будто, говоря это, она покраснела. Что она имела в виду, только ли дипломатический пост, на котором теперь так настаивает отец? Я счел возможным истолковать ее слова и в другом, более галантном смысле и бросил на нее, должно быть, такой невыносимо фатоватый взгляд, что она строго посмотрела на меня, сжав губы с видом холодным и недовольным.
Однако подумать о том, что означал этот строгий взгляд, я не успел. Я уже собирался тронуться в путь, как вдруг к крыльцу подкатила легкая коляска. Я подумал было, что это вернулся муж. Но в коляске сидели двое детей: девочка лет пяти и мальчик лет четырех, а с ними горничная. Дети, смеясь, протягивали Луизе ручонки; спрыгнув на землю, они бросились к ней и уткнулись лицом в ее платье. Луиза поцеловала их обоих в головку.
— Какие прелестные дети! Чьи же они? — спросил я.
— Как чьи? Мои! — ответила она удивленно.
Ее! Не в силах описать, как сразил меня этот простой ответ. Я почувствовал, что она вдруг ускользает от меня, что эти малыши своими слабыми ручонками создали непреодолимую преграду между ней и мною. Как! У нее есть дети, а я и не подозревал об этом! Не удержавшись, я воскликнул:
— Дети?! У вас?!
— Ну да, — ответила она спокойно. — Они ездили к крестной матери, это в двух лье отсюда… Позвольте вас с ними познакомить: господин Люсьен, мадемуазель Маргарита.
Малыши улыбались мне. А у меня был, должно быть, преглупый вид. Я никак, ну никак не мог свыкнуться с мыслью, что она — мать семейства. Это противоречило всем моим представлениям о Луизе. Я уехал в полном смятении, да и сейчас еще не знаю, что думать. У меня перед глазами то Луиза в беседке из вьюнков, то Луиза, целующая детей. Да, что и говорить, провинциалу вроде меня не так-то просто разгадать парижанку. Но пора спать. Завтра постараюсь во всем разобраться.
Ну вот и развязка моего любовного приключения. О, какой урок! Постараюсь спокойно рассказать обо всем.
В воскресенье г-н Нежон был избран членом департаментского совета. После подсчета голосов стало ясно, что без нашей поддержки он бы провалился. Отец мой, которого познакомили с Нежоном, дал мне понять, что личность столь заурядная вообще не могла быть на выборах серьезным противником; тем более что он выступал соперником кандидата-радикала. Вечером, после обеда, отец, в котором пробудился человек его прежних убеждений, сказал мне только:
— Не очень мне по душе эта возня. Но все меня уверяют, что, действуя так, я помогаю тебе… Поступай в конце концов как знаешь. А мне остается только устраниться, я больше ничего не понимаю.
Ни в понедельник, ни во вторник я не решился поехать в Мюро. Мне казалось, что являться так скоро за наградой несколько бестактно. То, что у Луизы есть дети, меня больше не смущало. Я успокоил себя на этот счет, рассудив, что она не может быть очень неявной матерью. Разве не рассказывают у нас в провинции, что парижанка никогда не пожертвует развлечениями ради детей, что она оставляет их всецело на попечение прислуги, чтобы дети ее не связывали? Вчера, в среду, я окончательно перестал терзаться сомнениями. Теперь я сгорал от нетерпения. И сегодня утром, едва пробило восемь, я выступил в поход.
Я намеревался приехать в Мюро рано утром, как и в первый раз, и увидеться с Луизой наедине, лишь только она встанет. Но когда я соскочил с лошади, подошедший лакей сказал мне, что барыня еще не вставала, и даже не спросил, нужно ли доложить обо мне. Я сказал, что подожду.
Ждать мне пришлось долго — целых два часа. Не знаю уж, сколько раз обошел я цветник. Время от времени я поглядывал на окна второго этажа; но жалюзи были по-прежнему плотно закрыты. Утомленный и взвинченный длительной и напрасной прогулкой, я сел в конце концов отдохнуть в беседке из вьюнков. Утро было облачное, солнце не осыпало листву золотой пылью. В зеленой тени беседки было совсем темно. Я все обдумывал, как мне быть, и повторял себе, что должен рискнуть. Я был убежден, что, если и сегодня проявлю нерешительность, Луиза никогда не будет моей. Подбадривая себя, я старался вспомнить все, что давало мне повод считать ее сговорчивой и доступной. План мой был прост, и я его обдумал обстоятельно: как только окажусь с ней наедине, возьму ее за руку, притворюсь взволнованным, чтобы не слишком испугать ее сразу; потом поцелую в шею, а дальше все пойдет само собой. Я уже в десятый раз повторял в уме свой план действий, как вдруг увидел перед собой Луизу.
— Да где же вы? — весело говорила она, всматриваясь в темноту. — Ах, вот вы где прячетесь! А я уже десять минут ищу вас… Простите, что заставила ждать.
У меня перехватило дыхание; я ответил, что ждать совсем не скучно, если думаешь о ней.
— Я ведь говорила вам, — продолжала она, не удостоив вниманием этот пошлый комплимент, — что больше недели не в силах придерживаться деревенского образа жизни. Теперь я снова парижанка — никак не могу встать рано утром.
Она все стояла у входа в беседку, словно не решаясь войти в густую тень от листвы.
— Ну что же вы не выходите? — спросила она наконец. — Нам нужно поговорить.
— Здесь так хорошо, — сказал я дрожащим голосом. — Мы можем разговаривать и тут.
Мгновение она поколебалась. Потом сказала решительно:
— Как хотите. Только здесь так темно! Хотя слова и без света слышны.
И она села рядом со мной. Я чувствовал, что слабею. Наконец-то настал желанный час! Сейчас я возьму ее руки в свои… А она между тем все так же непринужденно продолжала своим звонким голоском, в котором не чувствовалось ни малейшего волнения: