Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
Шрифт:
— Не буду благодарить вас в банальных фразах. Вы оказали нам серьезную поддержку; без вас муж провалился бы…
Я был не в состоянии прервать ее. Дрожа от волнения, я призывал на помощь все свое мужество.
— Впрочем, нам с вами не нужны слова благодарности, — продолжала она. — Мы ведь заключили сделку…
Она говорила это, смеясь. И смех ее вдруг словно подтолкнул меня. Я схватил ее руки в свои, и она не противилась. Маленькие теплые ладони доверчиво, дружески лежали в моих руках, а она все повторяла:
— Да-да, теперь мой черед вас отблагодарить.
Тогда я осмелился прибегнуть к насилию, я поднес
— Ну что за ребячество. Вот этого-то я и боялась. Позвольте уж мне здесь, в этом укромном уголке, отчитать вас.
Она говорила строгим и вместе с тем снисходительным тоном, как мать, которая отчитывает малолетнего сына:
— Я с первого же дня обо всем догадалась. Вам порассказали обо мне бог знает что, так ведь?.. И вы стали на что-то надеяться; я не сержусь на вас — ведь вы ничего не знаете о свете, вы явились в Париж со всеми представлениями вашего медвежьего угла… Впрочем, вы, наверное, считаете, что и я немного виновата в том, что вы так ошиблись. Я должна была бы сразу же вас остановить, одного моего слова было бы достаточно, чтобы вы перестали за мной ухаживать. Да, я не сказала этого слова, не остановила вас, и вы, должно быть, считаете меня ужасной кокеткой… Но знаете, почему я не сказала этого слова?
Я что-то пробормотал. Я словно окаменел от неожиданности. А она трясла меня, еще крепче сжимала мои руки и продолжала, придвинувшись так близко, что я ощущал на лице ее дыхание:
— Я не сказала этого слова, потому что вы показались мне не похожим на других, и мне хотелось, чтобы этот урок пошел вам на пользу… Сейчас вам трудно понять меня, но когда вы поразмыслите, вы догадаетесь, почему я так поступила. О нас много злословят. И мы, может быть, слишком часто даем для этого повод. Однако — вы и сами в этом убедились — есть и порядочные женщины, даже среди тех, которые, казалось бы, более других компрометируют себя легкомысленным поведением… Все это не так-то просто. Повторяю, когда вы спокойно подумаете, вы поймете.
— Пустите меня, — пробормотал я в сильном смущении.
— Нет, не пущу… Просите прощения, если хотите, чтобы я вас отпустила.
И хотя это было сказано шутливым тоном, я видел, что она сердится, — вот-вот заплачет от обиды, от нанесенного ей оскорбления. А во мне росло сочувствие, росло настоящее уважение к этой столь очаровательной и мужественной женщине. Мне становилась понятной эта сложная натура: ее гордая верность глупцу-мужу, ее кокетливые манеры и ее неприступность, презрение к людским пересудам и главенствующая роль в семье, скрытая за мнимой ветреностью, — все в ней казалось мне теперь достойным самого почтительного преклонения.
— Простите меня, — сказал я смиренно.
Она выпустила мои руки. Я тотчас же встал, а она все сидела — ведь теперь ни темнота, ни дурманящий запах цветов не таили в себе ничего для нее опасного. И уже веселым тоном она продолжала:
— Но вернемся к нашей сделке. Я честный партнер, я всегда выполняю свои обещания. Вот вам назначение секретарем посольства. Я получила его вчера вечером. — И, видя, что я не решаюсь взять протянутый мне конверт, она заметила слегка ироническим тоном: — Мне кажется, что уж теперь-то вы вполне можете принять услугу от моего мужа.
Вот так и окончилось мое первое любовное приключение. Когда мы вышли из беседки, на площадке перед домом я увидел Феликса и рядом с ним Гошро и Берту. Завидев меня с конвертом в руках, Феликс насмешливо сжал губы. Он, видно, знал обо всем и теперь смеялся надо мной. Я отвел его в сторону и стал с горечью упрекать: как он допустил, чтобы я совершил такой промах; но он мне на это ответил, что зрелость дается только опытом; а когда я взглядом указал на идущую впереди нас Берту, спрашивая, что же в таком случае представляет собой она, Феликс весьма выразительно пожал плечами. А раз это так, должен признаться, что я, по-видимому, все еще плохо разбираюсь в странной морали света, — почему даже самые порядочные женщины ведут себя так, что кажутся доступными?
От Гошро я узнал, что мой отец пригласил его с женой погостить дня три в Бокэ. Эта новость совсем меня доконала. А Феликс, все так же иронически улыбаясь, объявил, что завтра возвращается в Париж.
И я ретировался, сказав, будто обещал отцу непременно вернуться к завтраку. Когда я выезжал из аллеи, навстречу мне попался кабриолет; в нем сидел какой-то господин. Наверное, это и был г-н Нежон. Но, честное слово, хорошо, что я так с ним и не познакомился. Да, Гошро с женой препожалуют в Бокэ уже в воскресенье. Вот пытка-то!
Перевод Н. Филиппович
РАКУШКИ ГОСПОДИНА ШАБРА
У г-на Шабра не было детей, и это очень его огорчало. Он женился на девице Катино из торгового дома «Девинь и Катино», блондинке Эстелле, высокой восемнадцатилетней красавице, и вот уже четыре года, как тщетно ожидал появления потомства, встревоженный, подавленный, уязвленный неудачей своих стараний.
Господни Шабр в прошлом торговал зерном и скопил значительное состояние. Подобно многим буржуа, он, упорно стремясь стать миллионером, вел всегда скромный образ жизни и все же в сорок пять лет, точно старик, едва волочил ноги. Его землистое лицо, на котором заботы о накоплении богатства оставили неизгладимые следы, было плоским и невыразительным, как тротуар. И он впал в отчаяние, ибо человек, наживший ренту в пятьдесят тысяч франков, вправе удивляться, что отцом стать трудней, чем богачом.
В то время красавице г-же Шабр было двадцать два года. Кожа у нее на лице напоминала спелый персик, пушистые завитки на шее отливали золотом, — она была очаровательна. В ее сине-зеленых глазах, похожих на тихий омут, трудно было что-либо прочесть. Когда супруг сетовал на то, что брак их бесплоден, она выпрямляла гибкий стан, выставляя напоказ свои пышные бедра и высокую грудь; а улыбка, приподымающая уголки ее рта, недвусмысленно говорила: «Разве в этом виновата я?» Впрочем, Эстелла была взращена суровой матерью в лучших буржуазных традициях и в своем кругу слыла женщиной весьма благовоспитанной, благочестивой, неспособной подать повод для сплетен. Только тонкие крылья ее хорошенького носика иногда нервно трепетали, и, будь у нее другой муж, он не чувствовал бы себя спокойным.