Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»
Шрифт:
А в общем у меня вызывает досаду, что славу г-на Дюма непомерно раздули, поэтому я бываю к нему слишком строг. Повторяю, наши дети вынесут ему суровый приговор. Его так высоко вознесли, что падение его неизбежно. Как мыслитель он ничего собой не представляет, он заражен всякими несуразными идеями и ничего не дал, кроме бьющих на эффект аксиом, гулких, как барабан. А писатель он второсортный, хотя бульварная толпа и Биржа млеют от его прозы. Но если уж на то пошло, сошлюсь на его последнюю речь в Академии, посвященную премиям за добродетель, — как на образец пошлости и духовной грубости. Наконец, его пресловутое остроумие носит нестерпимо навязчивый характер, оно окрашивает собой всю пьесу, он
Но, вижу, я снова поддался своей давнишней антипатии, поэтому сегодня я буду говорить только о «Свадебном визите». Эту одноактную пьесу я предпочитаю всему громоздкому багажу г-на Дюма. Здесь он взял и тщательно рассмотрел лишь один факт человеческой жизни, и сделал это смело, а тесные рамки произведения не позволили ему пуститься в скучные рассуждения. И в пьесе местами сверкают отблески вечной правды.
Содержание пьесы известно. Г-н де Синьруа, по случаю своей женитьбы порвавший связь с г-жой де Морансе, спустя год является с визитом к этой даме вместе с женой и младенцем. А г-жа де Морансе, по совету своего друга г-на Лебоннара, разыгрывает жестокую комедию, изображая из себя погибшую женщину, которая пошла по рукам. Г-н де Синьруа, поддавшись безумному порыву страсти, хочет бежать с нею. Но, узнав, что эта грязная история — сплошная выдумка, как порядочный человек возвращается к семье. Вот и все.
В своем предисловии г-н Дюма отвечает г-ну Франсиску Сарсе на статью, которую тот раньше написал о его пьесе; это очень хорошая, вдумчивая статья. Спор между автором и критиком сводится к следующему: г-н Сарсе в восторге от пьесы, но находит, что она производит тягостное впечатление, по его мнению, автору следовало бы «пролить слезу». А г-н Дюма упрямо возражает на это, что он-де вправе сохранять хладнокровие, подобно анатому, оперирующему скальпелем.
Разумеется, я не могу не одобрить такой позиции. Но в действительности г-н Дюма ее никогда не занимал и не будет занимать Он слишком высокого мнении о своем уме, чтобы проявить бесстрастие. Он ничуть не похож на ученого, пристально изучающего жизненные процессы, не выходящего за пределы своей темы, осторожного в выводах. Он резок, порывист, всегда верен себе и не считается с фактами; он увлекается парадоксами и, исходя из верного положения, нагромождает горы ошибок. Так неужели человек с подобным темпераментом может ограничиться терпеливым наблюдением?
Я на стороне г-на Сарсе, хотя и не разделяю его взглядов. Я требую отнюдь не «слезы», но большего уважения к фактам. И заметьте, если бы г-н Дюма с ними считался, то фабула развивалась бы более естественно; уж слишком выпирают намерения автора, и механизм пьесы скрипит, как плохо смазанная машина. Чувствуешь, что эта машина готова тебя размолоть. Машина довольно хитро построена, сперва она отхватывает у тебя кисть руки, потом всю руку, наконец, втягивает и туловище. Но машина остается машиной. Несмотря на все старания автора, мы не видим здесь живых людей, — только медь и железо.
Ах, если бы знал г-н Дюма, какая великая сила добродушие! На беду, он не умеет быть добрым малым. Нет у него ни веселости, ни гибкости, ни снисходительности. Кажется, он думает, что жизнь — это некая формула, что-то вроде А + Б. Он лезет из кожи, выдумывает новые слова, хочет изобразить мужчину и женщину как членов какого-то уравнения. Поэтому мужчина и женщина постоянно ускользают от него, ведь жизнь одновременно и бесконечно пластична и проста.
Возьмем, например, тот же «Свадебный визит». Талантливый драматург ухитрился до того исказить жизненный факт, что он представляется нам совершенно невероятным.
Что мы наблюдаем в обыденной жизни? Мужчина женится, у него прелестная жена, ребенок, все радости семейной жизни. Но вот в одно прекрасное утро он встречается со своей бывшей любовницей. Он презирает ее, так как слышал, что она ударилась в грязный разврат. Но она действует на его чувственность, вспыхивают воспоминания о пережитых с ней наслаждениях, вдобавок в близости с падшей женщиной есть какая-то особенная пикантность. В душе мужчины таится зверь, который не прочь поваляться в грязи. Это наблюдение не лишено жестокости, но оно правдиво.
Что же происходит дальше? Я остаюсь на почве действительности. Или мужчина на время возвратится к своей любовнице, так бывает чаще всего, или же, охваченный страстью, он убежит с этой женщиной. Это лишь вопрос темперамента. Во втором случае к нему будут суровы, пожалеют жену и ребенка. А в первом случае он вызовет только улыбку. Боже мой, если бы мужья лишь на короткий срок возобновляли старые связи, их семьи не так уж страдали бы от этого!
Я не выступаю в роли моралиста, я лишь просто наблюдатель, и повторяю, в жизни все устраивается довольно просто. Многие мужья возвращаются к прежним возлюбленным и остаются вполне порядочными людьми. Разве хватит духу назвать их негодяями! Все на свете относительно; без сомнения, гораздо легче оправдать мужа, который на время поддался чувственным воспоминаниям, но при этом обожает свою жену, чем мужа-деспота, который медленно убивает жену, держа ее взаперти. Только человек дурного поведения может проявлять суровость, свойственную г-ну Дюма, суровость, выражающуюся в математических формулах.
А теперь могут не без основания сказать, что г-н Синьруа негодяй. Но г-н Синьруа — всего лишь марионетка в руках г-на Дюма. Он хуже всякого негодяя, это настоящий гротеск. Покажите мне господина, который способен так по-хамски бросить жену, заявив ей об этом в доме у бывшей любовницы? Неправдоподобие бросается в глаза. Г-н Синьруа, если только он не сошел с ума, должен был бы вернуться домой с женой, придумать какой-нибудь предлог для спешного отъезда и на другой день появиться у г-жи де Морансе. А внезапное бегство едва ли возможно. Бегут спустя неделю или месяц, не ужившись с женой. Но бежать с места в карьер, не обнаруживая перед тем никаких признаков страсти, без предупреждения бросить жену и ребенка — это прямо невероятно, и г-н де Синьруа действует как отъявленный изверг. Право же, нетрудно сделать из человека негодяя, — стоит лишь приписать ему такие поступки.
Но это еще не все. Г-н де Синьруа до сих пор был только отвратительно груб, но далее он становится прямо комичным. Он охвачен безумной страстью и с минуту на минуту готов разрушить свою семью. Как видно, он потрясен до глубины души. Это не простой каприз, не взрыв чувственности. Но вдруг, словно по волшебству, он образумился. Как только он узнает, что г-жа де Морансе не куртизанка, он так же неожиданно возвращается к жене, и автор преспокойно вкладывает ему в уста следующие слова: «Если уж приходится жить с честной женщиной, то мне не нужна г-жа де Морансе: у меня есть жена».
Но разве не очевидно, что это лишь эффектная фраза? Разве когда-нибудь говорят такие вещи? Мужчина, которым овладела страсть, не так-то легко отделается от нее. С этой минуты г-н де Синьруа становится всего лишь марионеткой.
Да, он сущая марионетка в руках г-на Дюма. Позади него все время видишь автора, который дергает за ниточки. Это не живой человек, а какой-то аргумент на ножках, созданный с известной целью. То же самое можно сказать и о других персонажах. Какая женщина согласится разыграть отвратительную комедию с единственной целью излечиться от страсти? Не говоря уже о Лебоннаре, дамском угоднике, который так нравится г-ну Дюма, это целиком выдуманная фигура.