Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
— Тише! — проревел снова голос рядом с ней, — я требую, чтобы вы помолчали, пока договорю я. Знаю, что короли плохие собеседники для нашего брата. Но это особенный случай. Эта королева не из того теста. Она пришла к вам одна и как добрый друг. Дайте ей сказать.
В спустившейся опять тишине прозвучало несколько иронических и ворчливых голосов:
— Ну, пускай ее поболтает!
— Королева Золушка!
— Из ржаной муки!
— Умора!
И чей-то очень молодой и срывающийся петухом голос закончил этот диалог восторженной фразой:
— Дайте ей потрепаться.
— Говорите!.. Говорите скорей, пока они стихли, — услыхала мисс Эльслей шепот проводника.
Она сделала шаг вперед и открыла глаза.
Под трибуной, облитые мерцающей багровой лавой факелов, колыхались закопченные мохнатые головы, как странные круглые плоды, устремив на нее красноватые от огня белки глаз. Под головами болталось море лохмотьев на тощих, высохших, измазанных черной жижей мазута телах.
Мисс Эльслей повернула голову к своему спутнику. В глазах ее были недоумение, боль и испуг.
— Это рабочие? — спросила она, — почему они такие несчастные? Почему у них такие болезненные лица? Почему они такие оборванные, жалкие, измученные?
— Вам это кажется странным? — ответил также вопросом проводник, — это обычно. Рабочий должен быть тощим, чтобы распухали господа. Это лицо труда!
Гемма выпрямилась.
— Это лицо труда? Да? Не хочу! Мне страшно, мне хочется закричать. Это лицо будет иным, или я не хочу жить.
— Вот и говорите об этом, — прервал ее проводник, — говорите им. Они ждут. Торопитесь, иначе они заговорят сами.
— Хорошо, — ответила Гемма и подняла руку.
И, вздохнув всей грудью, она ощутила пробежавший по телу острый ток и поняла, что налетает испепеляющий шторм волнения и подъема, который бывает у каждого только один раз в жизни.
И когда заговорила, почувствовала, как слова падают вниз, весомые и кипящие, как капли горячей нефти, стекающие с факелов.
Она сама не понимала, откуда вырвались эти слова, она не могла бы никогда повторить или даже связно передать, что именно бросила она в этот человеческий дых, колебавший пламя факелов. За нее говорила внезапно вырвавшаяся наружу материнская кровь, голос работницы табачной фабрики, мрачная и бурная душа креолки.
Она помнила только, чем нужно закончить неожиданный водопад слов и, задыхающаяся, дрожащая, крикнула:
— Я пришла сюда дать вам свободу, дать в ваши руки оружие. Я недавно в вашей стране, но она стала моей. Я пришла к вам отрекшаяся от побрякушки королевского титула, с открытым сердцем и впервые увидела здесь лицо труда. Я хочу, чтобы это лицо стало радостным и с него исчезли морщины боли и голода. Друзья, время не ждет! За оружие! На город, чтобы покончить с врагами. Я поведу вас туда!
Она кончила, дрожа от нервного изнеможения. Она ждала, что взорвется прибоем аплодисментов, как в театре, завороженная тишина толпы.
Но толпа молчала. Сквозь потрескивание факелов только слышалось напряженное дыхание. Мисс Эльслей беспомощно оглянулась на проводника. Тот стоял, опустив голову.
Она хотела обратиться к нему с вопросом, но середина толпы заволновалась, и первые ряды вытолкнули вперед высокого
Человек взмахнул смятым картузом.
— Ребятишки! — вскрикнул он надорванным, ломающимся голосом. — Мы послушали барышню. Она говорит хорошо и зовет нас на город. Это прекрасно, но у нас есть свои планы, и мы должны поговорить насчет них. Пусть барышня подождет пока в директорском доме, мы дадим ей свой ответ.
— Вы, значит, не хотите идти отвоевывать свою свободу? — спросила гневно Гемма.
— Ничего не значит, барышня! — резко оборвал он и обжег ее сузившимися зрачками. — Идите в комнату и ждите, что мы вам скажем. Это наше дело.
Гемма вспыхнула.
— С какой ста…
— Идите, — сурово сказал чернобородый, — идите и сидите смирно.
— Пойдемте, барышня, — взял Гемму за руку проводник.
Она, шатаясь, спустилась с ящиков, поддерживаемая рукой проводника, и снова прошла между молчащих рядов в директорскую квартиру, плотно сжав побледневшие губы. Но в комнате нервы изменили ей, и она разрыдалась, уткнувшись лицом в кожу дивана.
Проводник почти насильно заставил ее выпить воды.
— За что они обидели меня? Что я им сделала? Я принесла им свободу, — пробормотала она сквозь слезы.
Проводник ничего не ответил.
Гемма вытерла глаза и встала у стола, выбивая пальцами дробь по сукну.
Сквозь дверь с площади доносился придушенный шум. Временами он вспыхивал сильнее, временами заглухал совсем. Мисс Эльслей тревожно прислушивалась к этим непонятным звукам. Наконец на крыльце загремели шаги.
Впереди шел тот же чернобородый, за ним еще двое.
Чернобородый подошел к мисс Эльслей.
— Барышня! — начал он и, взглянув в лицо Геммы, перебил себя: — Э, да вы плакали? Вот это совсем ни к чему. Вас никто не хотел и не хочет обидеть. Послушайте, что мы скажем. Первое: революционный комитет рабочих благодарит вас за то, что вы примчались сюда и прикончили наших барбосов. Постойте, — продолжал он, видя, что Гемма хочет ответить, — да. Мы не неблагодарные свиньи. Но у нас свои дела, и мы теперь сами сумеем управиться с ними. Мы еще не знаем, кто вы и чего вы хотите. Наша свобода отличается от вашей. Вы сказали, что вы поведете нас. Так вот этого не будет! Мы сами поведем себя, и мы знаем, куда нам нужно идти.
— Но ведь я…
— Помолчите же, барышня! — опять сурово сказал чернобородый, — вы не хотите понять. Вы предлагаете идти на город? Может быть, это кажется прекрасным и возвышенным взбалмошной головке. Мы считаем это глупым. В городе войска иноземцев, в гавани их корабли с пушками. Они перебьют нас, как котят. Мы не боимся смерти, но мы решаемся умирать лишь тогда, когда это приносит выгоду нашему делу. Город не нужен нам. Нам нужно освободить дорогу нашим братьям с севера. Общими силами мы швырнем эту шушеру в море на кормежку рыбам.