Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
Благодаря этому, отряд Твердовского славился своей дисциплиной и боеспособностью среди многочисленных мелких отрядов красной гвардии, оперировавших на этом направлении. Но, помимо дисциплины и боеспособности, Твердовский высоко поставил отряд в моральном отношении. Случаи грабежа и насилия были неизвестны в отряде. На первых порах некоторые чины отряда, прошедшие через экзамен у начальника, позволили себе грабеж в захолустном местечке.
Утром по приказанию Твердовского они были расстреляны собственноручно
— Зарубите на носу! Так будет с каждым любителем легкой наживы, хоть бы он был мне родным братом. Революционная армия не грабит, а кто этого не понимает, тому нет места на чистой нашей земле.
Пример подействовал, и больше грабежей не было. Больше того, отрядники с негодованием отвертывались от людей других отрядов, хваставших хорошей добычей, бриллиантовыми кольцами, золотыми часами, шубами, снятыми с буржуев.
— Нам батька заказав с такой сволочью водиться, — отвечали они и поворачивались спиной к собеседникам.
Дымный и морозный декабрьский рассвет едва занимался розовой полоской на горизонте, когда отряд достиг отмеченного Твердовским на карте оврага между рощицами.
Володя остановил отряд.
— Ты бери полторы сотни и ступай направо, а я пойду налево, — сказал он Кособочко. Отряд разделился на две части и вошел в рощицы по обеим сторонам оврага, скрывшись за частым кустарником, закрывавшим опушку.
Галчинцы к двум часам дня ворвались в Шепетовку, и здесь повторилось то же, что было в Нововведеновке. Даже еще хуже. Крестьяне, при появлении первых офицеров, пытались оказать сопротивление, предполагая, что белых просто небольшая кучка, случайно набредшая на село. По офицерам ударило несколько выстрелов из принесенных с фронта винтовок и охотничьих ружей.
Разведка отошла и доложила Галчинскому о сопротивлении.
— Ах, так? — сказал, побагровев, полковник, — батарею!
Подскакавшая на рысях офицерская батарея снялась с передков, и в мгновение ока на село посыпались очереди гранат. После долгого обстрела беззащитных мужиков галчинцы вступили в деревню без помехи.
Начался повальный обыск, порка и расстрелы. К вечеру веселое шумное село выглядело как могила.
Полковник Галчинский устроился на ночлег с чинами штаба в школе, выгнав учительницу. К ночи он забеспокоился, куда девалась пулеметная команда, и послал разъезд кавалерии назад в Нововведеновку за пулеметчиками, а сам расположился с офицерами за ужином. Среди офицеров был один штатский в хорошей шубе с бобровым воротником, дружески и фамильярно обходившийся с полковником.
Рядовые офицеры отряда с завистью прислушивались к хохоту и пению, доносившемуся из школы, где пировал штаб.
Батарея расположилась на ночь у окраины села. Шесть орудий стояли вытянутые в ряд, возле них ходил, закутанный в тулуп, часовой.
Он прислушивался к доносившимся от
— Стой, кто идет? — крикнул офицер. Фигура замерла на месте, и до слуха офицера долетел испуганный вскрик:
— Ой, батюшки, мий боже!
Офицер шагнул вперед, вглядываясь. Перед ним стоял высокий молодой еще крестьянин в добротном мерлушковом кожушке и бараньей шапке.
— Ты чего здесь шляешься, сукин сын? — спросил офицер.
— Не гневайтесь, ваше благородие, — взмолился мужик льстивым голосом, — как почали гарматы бить по селу, то я дюже злякався, захватив, що було грошей, та втик. А теперь звертаюсь.
Офицер ухмыльнулся. У него возникла хорошая идея.
— С деньгами утик? А ну, иди сюда! Где у тебя деньги?
— В кушаке.
— Доставай, сволочь! Награбил, — прикрикнул офицер, направляя штык на мужика.
— Ваше благородие!..
— Молчать, а то положу на месте!
Мужик тяжело вздохнул и, развязав кушак, протянул его офицеру.
— Верить, бо що з вами зробишь. Жизнь дороже.
Офицер взял кушак и, подхватив винтовку на левый локоть, пощупал материю.
— Ого! Хорошая пачка.
— Ваше благородие, — тихо попросил мужик, — дайте хочь одну керенку, щоб жинку прокормить завтра.
— Это я могу. Поделимся. Мы не грабим, как красная сволочь, и жалеем людей.
Офицер стал развязывать угол кушака. Мужик неслышно шагнул к нему, рука его взлетела в воздух, послышался короткий хруст пробитой височной кости, и офицер без звука лег к ногам ограбленного.
Мужик огляделся и, подняв свой кушак, подошел к первой пушке. Он тихо открыл затвор, наклонился. Тихо звякнула сталь о сталь. То же произошло у всех остальных пушек.
Кончив свой обход, мужик выпрямился и ровными шагами пошел к середине села.
Веселье в штабе разрасталось. Бутылки пустели. Офицеры образовали кружок, прихлопывая в ладоши, а посредине кружка плыл в лезгинке красивый поручик, грузин, в форме Дагестанского конного полка.
Среди топота, гитарного звона, хлопанья ладошек и выкриков в комнату, занятую веселящимися, вошел запорошенный снегом офицер и, приблизившись к полковнику Галчинскому, вытянулся, откозыряв.
— Господин полковник, разрешите доложить! Вас хочет видеть какой-то крестьянин…
Полковник вскинул на офицера немного осоловелые глаза.
— Мужик? Меня? Что за каналья? Дайте ему двести шомполов, чтобы у него пропала охота беспокоить меня.
Офицер щелкнул шпорами, но сказал настойчиво:
— Видите, господин полковник, он говорит, что имеет важное сообщение и желает предупредить вас об опасности. Он из богатых мужиков, которые держат нашу сторону.
— Тогда ведите его сюда. Только если он врет, я ему… — и полковник сжал кулак.
Лезгинка оборвалась, водворилась тишина. Офицеры расселись по скамьям, полковник занял место в кресле.