Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович
Шрифт:
Поздно вечером в комнате Ивана Ивановича было маленькое совещание. Присутствовала и Марфа Антонова.
— Василий Кузьмич будет следить за состоянием больного и включать электроприборы. Никита должен держать крючки у меня под рукой, — говорил озабоченный Иван Иванович, — но нужно еще двух помощников: подавать мне хирургический инструмент и обеспечить подачу операционного белья и материалов. Кроме того, нужен расторопный человек для подсобных услуг: вода, печь, грелки. В Никите я не сомневаюсь: у него хладнокровие и выдержка — пожелать любому
Никита только улыбнулся застенчиво — он всегда стеснялся, когда его хвалили.
— Учтите, что эта операция продлится три или четыре часа.
— Четыре часа? — переспросил изумленный Василий Кузьмич, всю жизнь проработавший фельдшером в таежных улусах.
— Да. Чем спокойнее и осторожнее я стану действовать, тем больше надежды на успех. Это тончайшая работа.
— Значит, не так быстро нужно будет подавать инструмент?
— Очень точно нужно подавать.
— Давайте сделаем репетицию с нашими девушками, — предложил Никита. — Они с самого начала помогают нам при операциях, уже привыкли и не боятся. Названия инструментов хорошо запомнили…
— Я тоже подумывал об этом. Девчата толковые. Допустим их по-настоящему помогать в операционной, и дня два будем готовиться к операции Степана.
— Я тоже приду, когда понадобится. Белье подготовить, бинты, марлю да вату — моя забота. Я их и подавать стану, — сказала Марфа.
Степан, в новом белье, с наголо выбритой синеватой головой, подходил к столу, накрытому светлой как снег клеенкой. Лицо его подергивалось сильнее обычного.
Все вокруг него сверкало белизной: и одежда доктора и его помощников, и туго натянутые простыни на потолке. На двух столиках расставлены чистые тазики и тарелки с блестящими инструментами, с ватой, марлевыми полосками, бинтами, салфетками, марлевыми и ватными шариками, пучками ниток разной длины и толщины, стеклянные баночки, флакончики… Чего только нет! И все это для него одного! Ножи, ножницы, какие-то сверла… Как же будут добираться до его мозга? Степан, конечно, понимал: чтобы увидеть мозг, надо пробить череп. Не зря сняли волосы с головы!
Ему стало холодно. Бурная дрожь била его. Безразличный в последнее время ко всему, он вдруг оробел, но встретил добрый взгляд доктора, стоявшего у стола с поднятыми и растопыренными, мокрыми еще руками, и шагнул вперед. Рукава Ивана засучены по локоть, да и весь вид у него был такой, будто он драться собрался с хворью охотника.
— Не бойся. Ложись! Только лежи смирно, долго лежать придется. Жди — и будет хорошо!
— Ладно, я буду смирно, — пообещал Степан, выслушав перевод Никиты, и посмотрел на седые брови фельдшера Василия, тревожно нависшие над красным морщинистым лицом, прикрытым снизу, как и у всех, белым платочком.
Потом его глаза с мольбой и надеждой обратились снова к доктору. Тот ободряюще кивал головой, улыбался. Степан вздохнул и полез на стол. Фельдшер Василий
Точно комар с длинным клювом укусил его за голую макушку. Еще раз. Еще… Степан даже не поморщился в ожидании более острых ощущений. Что значит для таежника укус комара?! Потом он не слышал и укусов, чувствовал только легкие толчки, прикосновения, потягивания, сопровождаемые каким-то скрипом и хрустом. Он не спал, но не испытывал боли, и все прислушивался настороженно к тому, что делали с ним и возле него, помня только одно: надо лежать смирно, чтобы не помешать Ивану. А учить охотника, как сидеть или лежать смирно, не требуется.
Иван Иванович, очень сосредоточенный, протер бензином, затем спиртом поле операции и сделал местное обезболивание, вводя раствор новокаина под кожу. Он действовал уверенно, но в душе боролся с беспокойством: он был один… Никто из его помощников не мог оказать ему серьезной услуги, поэтому до начала операции он сам наладил капельное вливание в вену больного, пониже икры, и лишь после того приступил к анестезии.
Вызванного на всякий случай донора первой группы поместили в соседней комнате.
Приготовления закончены. Иван Иванович примеривается и сильным ловким движением делает полукруглый надрез на набухшей коже операционного поля.
— Зажимы! — командует он, и молоденькая девушка, понимающе взмахнув ресницами, подает ему инструменты, похожие на ножницы, но с тупыми зубчатыми клювиками — зажать кровоточащие сосуды.
Ей некогда особенно всматриваться, что там делает доктор Иван над головой бедного охотника. Ей надо слушать, соображать и подавать, поэтому вся она — внимание.
Никита осторожно связывает зажимы, висящие по краю кожного разреза, по пять штук вместе, чтобы они не мешали хирургу. Пальцы его, наловчившиеся на силках и петлях, работают хорошо.
— Ток.
Глаза хирурга озабоченно устремляются на вторую новоявленную сестру, которая только в этом месяце научилась включать электроприборы. У нее, бедняжки, даже пот проступил между бровями и на маленьком носике.
— Слабее ток! Поставьте на единицу. Степан, голубчик! Если больно, скажи. Говори, если больно. Это мне нужно для работы.
Иван Иванович вдруг морщится и шипит: не вовремя включен ток, и он прижег палец. Хорошо, что задело слегка. Чтобы сестра не растерялась, он не делает ей никакого замечания.
Второй разрез, третий… Выкраивая кожный лоскут в виде подковы, доктор постепенно сдвигает его с поля, подкладывая под него марлю и вручая крючки Никите, и наконец откидывает книзу, на ухо, осторожно переложив связки зажимов. После этого он подрезает надкостницу, слегка отодвигает ее металлической лопаточкой, ставит крючок и берется за ручной трепан-коловорот.