Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

Коптяева Антонина Дмитриевна

— Но стоит ли удалять симпатические узлы, если ткани уже омертвели? — спросила Варвара, натягивая резиновые перчатки на руки хирурга.

— Стоит: операция точно укажет границу отмирания. Здоровая часть обязательно порозовеет. Вместо ампутации до бедра мы без риска для жизни больного отнимем ему ногу по колено, а может быть, одну ступню или пальцы. При омертвении руки с тем же результатом удаляются симпатические узлы грудного отдела. Такие операции хирурги начали делать недавно, но уже установлено, что никаких вредных последствий они не приносят. А человеку надо жить,

и жить как можно полнее! Правильно, Леша?

Тот, к кому он обратился, юноша лет двадцати трех, тонкий от истощения, только кивнул: он торопился лечь на стол.

Когда ему в областной больнице предложили сделать ампутацию, он возмутился. Но злые боли в течение семи месяцев измучили его, и он начал колебаться. Целыми ночами просиживал он на постели, подтянув к груди колено больной ноги, укачивая ее, точно ребенка.

Отрезать недолго… Но те же первичные признаки начали появляться и на другой стороне: неожиданная усталость, перемежающаяся хромота от болей в икре и стопе, холод в пальцах. Леша уже знал, что будет дальше: стопа отечет, пальцы посинеют, потом начнут чернеть. Значит, через несколько месяцев явится необходимость отнять и левую ногу. Это в двадцать три года от роду!

— Раньше мерзла, а теперь печет. Сначала при ходьбе болела, сейчас даже при покое, — жаловался Леша соседям по койке в долгие бессонные ночи.

В конце концов он решил:

— Режьте ее, будь она проклята!

Но в это время стало известно, что в Чажминском приисковом районе хирург Аржанов лечит гангрену по-новому…

44

— Ну, Леша? Каково самочувствие? — спросил Иван Иванович, наблюдая, как укладывали раздетого больного на левый бок и привязывали к столу его ноги.

— Так себе…

— Почему же «так себе»?

— Он боится! — прикрепляя к руке Леши свинцовую пластинку диатермии, сообщил Никита Бурцев, следивший за общим состоянием больного. — Страшно ведь!

— Я сам твержу: операция серьезная, но не надо бояться, сделаем хорошо, — обещал Иван Иванович, ревниво оглядев компактный, точно радиоприемник среднего размера, прибор для электроножа.

Этот прибор, а также электроотсос, отсасывающий кровь в операционных ранах, Иван Иванович добыл в области, пустив в ход всю свою хозяйственную изворотливость.

— Сейчас мы поколем вас немножко, заморозим… Если почувствуете потом боль, скажете, добавим еще, — говорил он, становясь на место, пока ассистент Сергутов обмывал спиртом и смазывал йодом операционное поле.

Иван Иванович сам сделал пометку зеленкой на желтой от йода пояснице больного, опоясал его бок чертой, поставил точки там, где будут прикреплены с помощью нескольких швов полотенца и простыни, и принял от Варвары шприц с новокаином…

Сергутов делал встречные уколы по зеленой черте, пока сразу вспухшие беловатые валики не сомкнулись. Потом уколы были повторены более длинной иглой. Минут через пять можно приступить к операции: когда хирурги доберутся до глубины, там уже наступит полное обезболивание.

Иван Иванович, не глядя, протягивает руку, в которую Варвара вкладывает скальпель. Она привыкла

во время операции, по лицу хирурга и движениям его губ и рук угадывать то, что нужно. Во всей ее тоненькой фигурке, запакованной в белое, с белой марлевой повязкой на лице, выражается серьезная сосредоточенность. Пусть хирург и врачи разговаривают о чем угодно, пусть шутят и улыбаются, она не позволит себе отвлечься.

Иван Иванович быстрым движением делает длинный разрез по направлению от позвоночника к срединной линии живота.

— Не мешайте! — говорит он ассистенту, сунувшемуся с марлей.

Варвара подает один за другим зажимы с тупыми клювообразными кончиками. Пощелкивают их замки под рукой хирурга, и по краям разреза образуются сплошные металлические подвески, откинутые в обе стороны.

— Ток!

Никита Бурцев, тоже в белом и маске, включает электроприбор.

Хирург прикладывает к мелкому кровеносному сосуду сведенные острия пинцета, к пинцету наконечник от диатермии. Легкий треск, сосуд затромбирован, «сварен» вместо перевязки шелком. Зажим снимается, и так — пока не освободится от стали все операционное поле. Еще разрез…

Ассистент легко разводит крючками края раны.

— Расширители!

Варвара уже подает клешневатый инструмент с двумя редкозубыми гребнями.

И опять разрез. Зажимы. Ток…

Потом обкладывают края раны свежими стерильными полотенцами и снова расширяют ее.

— Сейчас, Леша, будет самое неприятное. — Иван Иванович заглядывает под высокую платформочку-столик, поставленный над головой больного. — Придется потерпеть. Это для всех неприятно.

Он накладывает широкий тупой крючок с противоположной стороны и вручает его Сергутову.

— Пожалуйста, держите так, как я вам дал. Не сдвигайте и не придавливайте. Тупфер! — требует он и принимает от Варвары длинный зажим с тампоном, смоченным в двухпроцентном растворе новокаина…

В глубине раны, вдоль позвоночника, белеет ствол симпатического нерва. К нему-то теперь и подбирается хирург.

— Потерпите, Леша, потерпите, голубчик! Я очень осторожно вам это делаю. Самые нужные нам места… — уговаривает он покряхтывающего больного, выделяя нерв и впрыскивая в него несколько капель новокаина. — Пульс? — спрашивает он Никиту.

— Шестьдесят.

— Введите ему камфару! — приказывает Иван Иванович и к Варваре: — Крючочек!

Тонким крючком он подцепляет ствол нерва.

— С ниткой!

Нитка подводится под нерв. Иван Иванович вытягивает пинцетом ее концы наверх и, прихватив их зажимом, откидывает на край поля.

Снова крючок и нитка, подведенная рядом. Теперь нерв приподнят на своем ложе.

— Новокаин! Очень тоненькую иглу. Хорошо ли держится? Проверьте… Анестезию, кажется, сделал по-честному. — Иван Иванович возвращает шприц Варваре. — Тупфер! Зажим для нерва! Не годится. Дайте прямой! Ножницы! Вот! — Иван Иванович с торжеством поднимает на кончике пинцета белый окровавленный кусочек нерва с приметными бугорками узлов. — Спрячьте это. Тампон с перекисью. Быстро! Выньте валик из-под бока! Снова расширители. Зашивать!