Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович
Шрифт:
— У каждого свои заботы, — заговорила она невесело, не глядя на Логунова. — Я вот сижу и целый день ломаю голову, как лучше составить фразу, чтобы написать коротко, но ярко и интересно. Мне это очень нужно, а для вас — совершенные пустяки…
— Отчего же пустяки! Что вы, Ольга Павловна, у вас замечательная работа. Печать — это оружие идеологического фронта, возможность широкого живого общения между людьми. Тут для нас все важно от романа до газетной информации в пять строчек. Содержание наша жизнь дает богатейшее, а над формой надо трудиться вам — литераторам.
Никто,
Логунов смотрел на нее и радовался ее воодушевлению. Уже собираясь уходить, он остановился в передней, машинально комкая в руках ушанку.
— Ольга Павловна, я не как секретарь райкома, а просто по-дружески хочу вас спросить… У меня мало опыта в семейной жизни. Да, вернее, и нет еще. Скажите, что у вас произошло?
С минуту Ольга молчала.
— Я сама не знаю. Как будто ничего и не произошло, а мы стали чужими. Иван Иванович очень добрый человек, но почему-то относился ко мне не то высокомерно, не то небрежно. Я чувствовала себя так: вот оступилась однажды по своему легкомыслию и попала в яму, а он видел и руки не подал, чтобы вытащить меня оттуда. У самой-то не хватило соображения, как выбраться!..
Варвара стояла у плиты, ожидая, пока нагреются сковородки. Целая стопа блинов уже возвышалась возле нее на тарелке.
— Придумал же кто-то такое трудное печение! Чуть неловко повернешь ножом — и оно разрывается, как мокрая бумага. Но посмотрите, кажется, я здорово освоила выпуск этой продукции!
Елена Денисовна не ответила, выдворяя из комнаты косматую ездовую собаку, которая следовала за ней от самого магазина.
— Вот навязалась! Нагнали сюда всякого собачья паршивого! Свежую рыбу унюхала в сумке и воет. — Хижнячиха выглянула на крылечко, где скулила собака, энергично прихлопнула дверь и стала развязывать заиндевевшую шаль. — После обеда будем делать пельмени — подорожники Ивану Ивановичу. Мы их настряпаем и наморозим сотен шесть — целый кулек. Пельмени зимой в дороге — первое дело.
— Хорошо, будем делать пельмени.
Минут десять Варя молча двигала локотками, порозовевшими от жара. Рукава ее блузки были для удобства высоко подвернуты, голову туго обтягивала белая косынка.
Сняв последний блин, она резко обернулась к своему шеф-повару и, взмахивая большим ножом, сказала с обидой:
— Ну почему он не берет меня с собой! Я все умею! Помогала бы ему и как бы я берегла его!
— Чудная ты, Варюша! Твое дело девичье, как же ты одна поедешь с мужчинами?
— Подумаешь, одна! Наши девушки — и эвенки тоже — в пути незаменимые работники. Мы умеем ставить палатки, собирать и пригонять к табору оленей. Я у себя в наслеге работала батрачкой. Могу и оленя зарезать… Вам кажется страшно, а для меня простой труд! Мне приходилось…
— Будет молоть-то! — перебила Елена Денисовна. — Такая ты миленькая девушка… Какая тебе нужда мясником быть?
— А что тут позорного? Надо человека
— С ума ты сошла, Варя! Ишь, развоевалась! Что о тебе Иван Иванович подумает? Вот, скажет, живодерка какая! — И Елена Денисовна непривычно сурово поглядела на тоненькую фигурку, присевшую возле собаки с ножом в руках.
Варвара тоже сурово смотрела на собаку. Крупная колымская лайка стояла перед ней, широко расставив сильные лапы, помахивая хвостом. Взгляд ее светло-карих глаз был дружелюбен. Такие лайки водились и у лесных охотников, там их уважали как первых помощников. Эту только впрягали, как оленя, в нартенную упряжку, но зарезать ее почему-то считалось живодерством.
«Что скажет Иван Иванович?» Варвара посмотрела на свои руки и вдруг, не выпуская ножа, обхватила собаку за косматую шею и залилась слезами, пряча лицо в ее нахолодавшей шерсти.
— Ох, Варя! — промолвила Елена Денисовна, впервые поняв, что творилось в душе девушки. — Бедный ты мой детеныш и глупый какой!
— Ольга Павловна придет? — спросила Варвара перед обедом, оглядывая накрытый стол.
— Нет, ей нездоровится сегодня.
— А Иван Иванович все равно уезжает? — Варвара с робкой надеждой посмотрела на Елену Денисовну.
— Все равно. Без него она скорее поправится, — сердито ответила та, отделяя порции в кастрюльки маленького судка.
— Дайте я отнесу! — вызвалась Варвара и стала составлять кастрюли и сцеплять их дужкой.
— Да ты хоть платок накинь! — сказала Елена Денисовна, с сомнением глядя на ее порывистые движения.
«Там бы еще не начудила! — подумала она с беспокойством. — Вот своеобычная: убежала-таки в одном платье!»
Варвара мигом проскользнула мимо окон, особенно черноволосая и розовощекая среди матовой белизны снега, и, держа на отлете судки, легко взбежала по ступенькам.
— Я принесла вам обед! — сообщила она, едва вошла в переднюю Аржановых и с трудом перевела дыхание.
У нее даже заныло, а потом страшно забилось сердце, хотя она совсем не ожидала увидеть сейчас Ивана Ивановича, который был на работе. Но вот Ольга — его жена… Чем эта женщина заслужила преданность такого человека? Разве ее волосы, белые с желтинкой, будто мох ягель, лучше черных кос Варвары? А эти бледные щеки? Круглые глаза, окруженные густой синевой, блестят тревожно, как у пойманной оленихи, и очень высокая кажется она, завернутая в полосатую материю, наверно, очень теплую!
— Зачем вы беспокоитесь! — мягко сказала Ольга. — Мне не так уж плохо, и я сама приготовила бы…
— Все равно: на шесть человек или на восемь — небольшая разница, — угрюмо ответила Варя.
Она стояла посреди комнаты, опустив руки (судки Ольга унесла на кухню), и поводила вокруг пытливым взглядом. Много книг, блокноты, бумаги на столе Ольги. Здесь она работает… Варвара читала в газете очерки и заметки Ольги. Очень хорошо. Но почему Иван Иванович стал для нее лишним?!