Собрание сочинений. Том 4. 1964–1966
Шрифт:
– Работать надо, – сказал я вслух. – К черту меланхолию… Мы вам покажем скептиков!
Пора было идти к Римайеру. Правда, рыбари… Ладно, к рыбарям можно будет сходить потом. Надоело тыкаться вслепую. Я вышел во двор. Было слышно, как на веранде тетя Вайна кормит Лэна завтраком.
– Ну, мам, ну я не хочу!
– Кушай, сынок, надо кушать… Ты такой бледненький…
– А я не хочу! Комки противные…
– Да где же комки? Ну, давай я сама съем… М-м-м! Как вкусно! Попробуй только, и увидишь, как вкусно…
– А если я не хочу! Я больной,
– Лэн, ну что ты говоришь! Ты и так много пропускаешь…
– И пусть…
– Как же пусть! Меня уже директор два раза вызывал. Нас оштрафуют!
– Ну и пусть штрафуют…
– Кушай, кушай, сынок… Может быть, ты не выспался?
– Не выспался! И у меня живот болит… и голова… и зуб… Вот видишь, вот этот…
Голос у Лэна был капризный, и я сразу представил себе его надутые губы, болтающуюся ногу в носке. Я вышел за ворота.
День опять был ясный, солнечный, чирикали птицы. Было еще слишком рано, и на пути до «Олимпика» я встретил только двоих. Они шли рядом по обочине тротуара, чудовищно дикие в веселом мире свежей зелени и ясного неба. Один был выкрашен ярко-красной краской, другой – ярко-синей. Сквозь краску проступал пот. Они дышали с трудом, рты их были разинуты, глаза налиты кровью. Я непроизвольно расстегнул все пуговицы на рубашке и вздохнул с облегчением, когда эта странная пара миновала меня.
В отеле я сразу поднялся на девятый этаж. Я был настроен очень решительно. Хочет того Римайер или не хочет, но ему придется рассказать мне все, что меня интересует. Впрочем, теперь Римайер нужен мне не только для этого. Мне нужен был слушатель, а в этом солнечном бедламе я мог пока говорить откровенно только с Римайером. Правда, это был не тот Римайер, на которого я изначально рассчитывал, но и об этом в конце концов тоже нужно было поговорить…
У дверей номера Римайера стоял давешний рыжий Оскар, и, увидев его, я сразу замедлил шаги. Он задумчиво поправлял галстук, откинув голову и глядя в потолок. Вид у него был озабоченный.
– Привет, – сказал я. Надо же было с чего-то начинать.
Он шевельнул бровями, посмотрел на меня, и я понял, что он меня вспомнил. Он медленно сказал:
– Здравствуйте, здравствуйте.
– Вы тоже к Римайеру? – спросил я.
– Римайер плохо себя чувствует, – сказал он. Он стоял у самой двери и не собирался, по-видимому, уступать мне дорогу.
– Какая жалость, – сказал я, придвигаясь. – И что же с ним?
– Он очень плохо себя чувствует.
– Ай-яй-яй-яй, – сказал я. – Надо бы посмотреть…
Я подошел к Оскару вплотную. Он явно не собирался пускать меня в номер. У меня сразу заболело плечо.
– Я не уверен, что это так уж надо, – желчно сказал он.
– Что вы говорите! Неужели так плохо?
– Вот именно. Очень плохо. И вам не следует его беспокоить. Ни сегодня, ни в другие дни.
Кажется, я пришел вовремя, подумал я. И надеюсь, не опоздал.
– Вы его родственник? – спросил я. Я был очень миролюбив.
Он осклабился.
– Я его друг. Самый близкий
– Это очень трогательно, – сказал я. – А вот я – его родственник. Все равно что брат. Давайте вместе зайдем и вместе посмотрим, что могут сделать для бедняги Римайера его друг и его брат.
– Может быть, брат уже сделал для Римайера достаточно?
– Ну что вы… Я только вчера приехал.
– А у вас нет здесь случайно других братьев?
– Я думаю, их нет среди ваших друзей, – сказал я. – Римайер – исключение…
Пока мы несли всю эту чушь, я внимательно его рассматривал. Он не выглядел слишком уж ловким человеком, даже если учесть мое больное плечо. Но он все время держал руку в кармане, и хотя я был почти убежден, что он не станет стрелять в отеле, рисковать мне не хотелось. Тем более что мне приходилось слышать о квантовых разрядниках ограниченного действия.
Мне много раз ставили в упрек, что мои намерения отчетливо видны на моей физиономии. А Оскар, по-видимому, был достаточно проницательным человеком. С другой стороны, в карманах у него ничего подходящего явно не было, и руки в карманах он держал зря. Он отступил от двери и сказал:
– Заходите…
Мы вошли. Римайер действительно был плох. Он лежал на кушетке, накрытый сорванной портьерой, и неразборчиво бредил. Стол в номере был перевернут, посредине комнаты валялась в луже спиртного разбитая бутылка, и всюду была разбросана смятая мокрая одежда. Я подошел к Римайеру и сел так, чтобы не терять из виду Оскара, который встал у окна, опершись задом на подоконник. Глаза у Римайера были открыты. Я наклонился над ним.
– Римайер, – позвал я. – Это я, Иван. Ты узнаешь меня?
Он тупо глядел мне в лицо. На подбородке у него виднелась под щетиной свежая ссадина.
– Ты уже там… – пробормотал он. – Рыбарей… Чтобы долго… Не бывает… Ты не обижайся… Мешал очень… Не терплю…
Это был бред. Я посмотрел на Оскара. Оскар жадно слушал, вытянув шею.
– Нехорошо, когда просыпаешься… – бормотал Римайер. – Никому… просыпаться… Начинают… Тогда не просыпаться…
Оскар не нравился мне все больше и больше. Мне не нравилось, что он слушает бред Римайера. Мне не нравилось, что он оказался здесь раньше меня. И еще мне не нравилась ссадина на подбородке Римайера, совсем свежая. Рыжая морда, подумал я, глядя на Оскара, как же от тебя избавиться?
– Надо вызвать врача, – сказал я. – Почему вы не вызвали врача, Оскар? По-моему, это делириум тременс…
Я сейчас же пожалел о сказанном. От Римайера, к моему немалому изумлению, совсем не пахло спиртным, и Оскар, очевидно, хорошо знал это. Он ухмыльнулся и спросил:
– Делириум тременс? Вы уверены?
– Нужно немедленно вызвать врача, – повторил я. – И сиделок.
Я опустил руку на телефонную трубку. Он моментально подскочил ко мне и положил ладонь на мою руку.
– Зачем же вы? – сказал он. – Давайте лучше я вызову врача. Вы тут человек новый, а я знаю отличного врача.