Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
— Он уже хлебнул лиха! — крикнул кузнецу Белчер. — Теперь ты хозяин!
— Я буду драться еще неделю! — задыхаясь, вымолвил разбитыми губами Уилсон.
— Люблю таких, черт возьми! — воскликнул сэр Джон Лейд. — Не хитрит, не трусит, не сдается, но и не задается! А ведь получил сполна, жаль такого смельчака. Хватит с него!
— Хватит! Хватит! — подхватила добрая сотня голосов.
— Нет, не хватит! Я буду драться! — крикнул Уилсон.
Он только что снова был сбит с ног, но, едва отдышавшись на коленях у секунданта, опять рвался в бой.
— Храбрый малый, пощады не запросит, — сказал генерал Фитцпатрик. — Вы его покровитель, сэр Лотиан, вам бы и надо распорядиться, — пусть бросят губку.
— А, по-вашему, он не может победить?
— Никакой надежды, сэр, он побит.
— Вы его не знаете. Это крепкий орешек.
— Не спорю, он храбрец из храбрецов, но противник чересчур силен для него.
— Ну, а я полагаю, сэр, что он вполне выдержит еще десять раундов.
С этими словами сэр Лотиан отворотился от него и как-то странно вскинул левую руку.
— Перерыв! Не по правилам! Пускай дождь кончится! — прогремело позади меня.
Я обернулся и увидел, что это кричит верзила в тускло-зеленом. Его крик, как видно, послужил сигналом, ибо сотня глоток грянула разом:
— Не по правилам! Перерыв! Перерыв!
Между тем Джексон крикнул «Бой!», и покрытые грязью бойцы уже снова были на ногах, но тут произошло нечто такое, что заставило всех перенести внимание с ринга на зрителей. В задних рядах зрителей поднялось непонятное волнение, оттуда по толпе словно зыбь расходилась, и все головы пришли в движение, точно колосья под порывами ветра. Эта зыбь все усиливалась, задние ряды напирали на передние, и вдруг что-то с треском лопнуло, два белых столба взлетели вверх концами с налипшей землей и упали внутрь кольца между канатами, и каких-то людей, точно пену, поднятую нахлынувшей огромной волной, швырнуло на защитников ринга. Самые могучие руки во всей Англии взмахнули бичами и обрушили их на дерзких, но едва исхлестанные жертвы, морщась и охая, попятились на несколько шагов, сзади опять нажали и еще раз вытолкнули их под удары бичей.
Многие бросились на землю, предпочитая, чтобы следующие волны прокатились через них; другие, рассвирепев от боли, стали отбиваться, пуская в ход трости или стеки. А потом, стараясь избежать напора сзади, одна часть толпы начала подаваться вправо, другая — влево, и вдруг вся эта масса народа раздалась, и в образовавшуюся щель хлынула шайка головорезов из задних рядов; все они были вооружены налитыми свинцом короткими дубинками и все вопили:
— Не по правилам! Глостер затирают!
Этот яростный натиск опрокинул защитников ринга, внутренние канаты лопнули, точно гнилая нитка, и ринг сразу превратился в бешеный людской водоворот; над головами взлетали и со свистом и стуком опускались кнуты и палки, а среди этой сумятицы, стиснутые со всех сторон, не имея возможности податься ни вперед, ни назад, кузнец и чемпион Запада все еще вели свой нескончаемый бой, не замечая бушующей кругом стихии, точно два бульдога, вцепившиеся друг другу в глотку. Проливной дождь, проклятия, стоны и вопли, свист бичей, выкрикиваемые во все горло советы, удушливый запах промокшей ткани — каждая малая подробность того далекого дня моей юности встает сейчас передо мною, стариком, так живо, словно все это случилось вчера.
Однако тогда нам было нелегко уследить за происходящим, ведь и нас со всех сторон обступила обезумевшая толпа, нас толкали, пинали, а иной раз и совсем сбивали с ног, но мы как-то ухитрялись оставаться позади Джексона и Крейвена, которые, хоть у них над головами и скрещивались бичи и палки, упорно выкликали раунды и направляли бой.
— Встреча прервана! — выкрикнул сэр Лотиан Хьюм. — Апеллирую к судье! Состязание недействительно!
— Негодяй! — вне себя вскричал дядя. — Это твоих рук дело!
— Я получу от вас еще и по старому счету, — со злобной усмешкой сказал Хьюм.
И тут, не устояв под натиском толпы, он оказался чуть ли не в объятиях дяди. Их лица почти соприкоснулись, взгляды скрестились, — и сэр Лотиан Хьюм отвел глаза, полные дерзкого вызова, не выдержав гордого презрения, которым обдал его холодный взгляд моего дяди.
— Не беспокойтесь, мы с вами сведем все счеты, хоть для меня и унизительно драться с шулером… Что у вас там, Крейвен?
— Нам придется объявить ничью, Треджеллис.
— Но мой боец выигрывает!
— Ничего не могу поделать. Мне все время достается то бичом, то палкой, в таких условиях судить невозможно.
Неожиданно Джексон кинулся в толпу, но тотчас возвратился чернее тучи и с пустыми руками.
— У меня стянули хронометр! — завопил он. — Какой-то мальчишка выхватил прямо из рук!
Дядя хлопнул себя по кармашку для часов.
— И мои исчезли! — воскликнул он.
— Сейчас же объявляйте ничью, не то вашего бойца изувечат, — сказал Джексон.
И тут мы увидели, что неустрашимого кузнеца, который шагнул к Уилсону, собираясь начать новый раунд, обступила по меньшей мере дюжина вооруженных дубинками негодяев.
— Вы согласны на ничью, сэр Лотиан Хьюм?
— Согласен.
— А вы, сэр Чарльз?
— Ни под каким видом.
— Но канаты сорваны, продолжать негде!
— Это не моя вина.
— Что ж, иного выхода нет. Как судья приказываю: бойцов развести, ставки объявляю недействительными.
— Ничья! Ничья! — завопили вокруг.
И мигом толпа бросилась врассыпную: те, кто явился сюда пешком, кинулись бежать, пока дорога на Лондон не была еще столь запружена, а чистая публика принялась разыскивать свои экипажи и лошадей. Гаррисон поспешно прошел в угол Уилсона и крепко пожал сопернику руку:
— Надеюсь, я тебя не очень покалечил?
— Не неженка, стерплю. А вы как?
— Голова гудит, как котел. Спасибо еще дождь меня выручил.
— Да, мне уж показалось было, что верх мой. С таким, как вы, биться лестно.
— И для меня это честь. Счастливо тебе!
И два мужественных бойца прошли среди вопящих грубиянов, точно два израненных льва в стае волков и шакалов. Повторяю, если бокс из благородного спорта превратился в низкую забаву, повинны в этом не сами боксеры, а мерзкие прохвосты и хулиганы, что тучами вьются вокруг ринга: любой честный боец несравнимо выше этих негодяев, подобно тому, как благородный скакун несравнимо выше плутов и мошенников, которые наживаются на скачках, когда он берет призы, а самое его существо — живой укор их гнусным проделкам.