Собрание сочинений. Том пятый
Шрифт:
И проделал свое упражнение быстро и изящно под похоронный марш, который фельдкурат выстукивал пальцами на оконном стекле.
Вечер, посвященный благочестивым размышлениям, имел несколько фаз. Фельдкурат так пламенно стремился к богу, что еще в двенадцать часов ночи из его квартиры доносилось пение:
Когда в поход мы собирались, слезами девки заливались.С ним вместе пел и бравый солдат Швейк.
В военном госпитале жаждали соборования двое: старый майор и офицер
— Так торжественно мы с вами ехали, господин фельдкурат, а они нам все дело испортили! — досадовал Швейк, когда в канцелярии им сообщили, что те двое уже ни в чем не нуждаются.
И верно, прибыли они сюда торжественно. Ехали на дрожках, Швейк звонил, а фельдкурат держал в руке завернутую в салфетку бутылочку с маслом и с серьезным видом благословлял ею прохожих, снимавших шапки.
Правда, их было немного, хотя Швейк и старался наделать как можно больше шуму своим колокольчиком.
За дрожками бежали мальчишки, один прицепился сзади, а все остальные кричали хором:
— Сзади-то, сзади!
Швейк звонил, извозчик стегал кнутом сидевшего сзади мальчишку. На Водичковой улице дрожки догнала привратница, член конгрегации святой Марии, и на полном ходу приняла благословение от фельдкурата, перекрестилась, потом плюнула:
— Скачут с этим господом богом, словно черти! Так и чахотку недолго получить! — и, запыхавшись, вернулась на свое старое место.
Больше всего звон колокольчика беспокоил извозчичью кобылу, у которой с этим звуком, очевидно, были связаны какие-то воспоминания. Она беспрестанно оглядывалась назад и временами делала попытки затанцевать посреди мостовой.
В этом и заключалась та торжественность, о которой говорил Швейк.
Фельдкурат прошел в канцелярию, уладил финансовую сторону соборования и предъявил счетоводу госпиталя счет, по которому военное ведомство должно было заплатить ему, фельдкурату, около ста пятидесяти крон за освященный елей и дорогу. Между начальником госпиталя и фельдкуратом завязался спор на эту тему. Последний, ударив кулаком по столу, заявил:
— Не думайте, капитан, что соборование совершается бесплатно. Когда драгунского офицера командируют на конный завод за лошадьми, ему платят командировочные. Искрение жалею, что те двое раненых не дождались соборования, это обошлось бы вам на пятьдесят крон дороже.
Швейк ждал фельдкурата внизу в караульном помещении с бутылочкой освященного елея, возбуждавшего в солдатах неподдельный интерес. Один из них высказал мнение, что это масло вполне годится для чистки винтовок и штыков. Молодой солдатик с Чешско-Моравской возвышенности, который еще верил в бога, просил не говорить таких вещей и не спорить о святых таинствах:
Старик резервист посмотрел на желторотого птенца и сказал:
— Хороша надежда, что шрапнель оторвет тебе голову! Дурачили нас только! До войны приезжал к нам депутат-клерикал и говорил о царстве божьем на земле. Мол, господь бог не желает войны и хочет, чтобы все жили как братья. А как только началась война, во всех костелах стали молиться за успех нашего оружия, а о боге заговорили, будто о начальнике Генерального штаба, который руководит военными действиями. Насмотрелся я похорон в этом госпитале! Отрезанные руки и ноги прямо возами вывозят!
— Солдат хоронят нагишом, — сказал другой, — а форму с мертвого надевают на живого. Так и идет по очереди.
— Пока не выиграем войну, — заметил Швейк.
— Такой денщик-холуй выиграет! — отозвался из угла капрал. — На фронт бы таких, в окопы, погнать вас на штыки, к чертовой матери, на проволочные заграждения, под огонь минометов. Прохлаждаться в тылу каждый умеет, а вот помирать на фронте никому не охота.
— А я думаю, как это здорово, когда тебя проткнут штыком! — сказал Швейк. — Неплохо еще получить пулю в брюхо, а еще лучше, когда человека разрывает снаряд и он видит, что его ноги вместе с животом оказываются на некотором расстоянии от него. И так ему странно, что он от удивления помирает раньше, чем это ему успевают разъяснить.
Молоденький солдат горестно вздохнул. Ему стало жалко своей молодой жизни. И зачем только он родился в этот дурацкий век? Чтобы его зарезали, как корову на бойне? К чему все это?
Один из солдат, по профессии учитель, как бы прочитав его мысли, заметил:
— Некоторые ученые объясняют войну появлением пятен на солнце. Как только появится этакое пятно, всегда на земле происходит что-нибудь страшное. Взятие Карфагена…
— Оставьте свою ученость при себе, — перебил его капрал. — Подметите-ка лучше пол, сегодня ваша очередь. Какое нам дело до этого дурацкого пятна на солнце! Хоть бы их там двадцать было, из них себе шубы не сошьешь!
— Пятна на солнце действительно имеют большое значение, — вмешался Швейк. — Однажды появилось на солнце пятно, и в тот же самый день меня избили в трактире «У Банзетов», в Нуслях. С той поры, перед тем как куда-нибудь пойти, я смотрю в газету, не появилось ли опять какое-нибудь пятно. Стоит появиться пятну — «Прощаюсь, ангел мой, с тобою», я никуда не хожу и пережидаю. Когда вулкан Монпелье уничтожил целый остров Мартинику, один профессор написал в «Народни политике», что давно уже предупреждал читателей о большом пятне на солнце. А «Народни политика» вовремя не была доставлена на этот остров. Вот они и загремели!
Между тем фельдкурат встретил наверху в канцелярии одну даму из «Союза дворянок по религиозному воспитанию нижних чинов», старую, противную каргу, которая с самого утра ходила по госпиталю и раздавала образки святых. Раненые и больные солдаты бросали их в плевательницы.
Она раздражала всех своей глупой болтовней о том, что нужно-де искренне сокрушаться о своих грехах и исправиться, дабы после смерти милосердный бог даровал вечное спасение. Она была бледна, когда сообщила фельдкурату: