Собрание сочинений
Шрифт:
Само собой, я знал, где ее школа, потому что мелким сам в нее ходил. Дошел, а там уматно так. Фиг знает, наверно, и не вспомню уже, как там внутри, только вот вспомнил. Точняк так же, как при мне. Внутри тот же здоровенный двор, как бы темный такой всегда, а вокруг лампочек — клетки, чтоб не разбились, если мячом влепят. Те же кружки по земле нарисованы для игр и прочей фигни. И те же баскетбольные кольца без сеток — только щиты да кольца.
Нигде вообще никого не было — наверно, урок идет, не переменка, а для обеда еще рано. Я только одного пацаненка и увидал — цветного, он в сортир пилил. Из кармана штанов сзади бирка такая деревянная торчит, пропуск — мы так тоже делали, чтоб не прикапывался никто и всяко-разно, пустили нас
Меня по-прежнему потом пробивало, но уже не так фигово. Я подошел к лестнице и сел на нижнюю ступеньку, вытащил карандаш с блокнотом. На лестнице воняло так же, как и при мне. Будто на нее только что нассали. Школьные лестницы всегда так воняют. В общем, сел я и написал такую записку:
Дорогая Фиби,
Я больше не могу ждать среды, поэтому наверно поеду автостопом на запад сегодня. Встретимся в Музее искусства возле двери в четверть 1-го если можешь и я верну тебе рождественские гроши. Я не много потратил.
С любовью,
Холден
Школа у нее, считай, возле самого музея, и по пути домой на обед ей все равно мимо него идти, поэтому я знал, что нормально мы с ней встретимся.
Потом я двинул по лестнице к учительской, чтобы записку отдать кому-нибудь, чтоб Фиби на урок передали. И бумажку раз десять сложил, чтоб никто не развернул. В школе, нафиг, никому доверять нельзя. Только знал, что все равно ей передадут, раз я ей брат и всяко-разно.
Только пока я шел по лестнице, вдруг ни с того ни с сего просек, что сейчас опять сблюю. Только не сблевал. Присел на ступеньку и получшело. А пока сидел, заметил такую вот долбанутую фигню. На стене кто-то написал «хуй вам». Я, нафиг, чуть на потолок не полез. Прикинул, как Фиби и прочие малявки увидят такое и не поймут, что, нахер, это вообще значит, а потом какой — нибудь гнусный пацан им возьмет и объяснит — само собой, сикось-накось, — и они станут про это думать,и, может даже, заколотитих на день-другой. Убить вообще того, кто это написал. Наверно, какой-нибудь шаромыжник-извращенец среди ночи проник в школу отлить или как-то, а потом написал на стене. Я все прикидывал, как я его ловлю за этим занятием, как башку ему размазываю по ступенькам, пока не сдохнет, нахер, до конца, весь в кровище. Только еще я просекал, что кишка у меня тонка так сделать. Точняк. От этого мне еще тоскливей стало. У меня едва кишки-то хватило рукойэто стереть, сказать вам правду. Я все ссал, что какой-нибудь препод меня поймает и решит, что это янакорябал. Только в конце концов я все равно стер. А потом двинул дальше к учительской.
Директора там не было, за машинкой сидела только дама какая-то, лет ста. Я сказал ей, что я брат Фиби Колфилд из 4Б-1, и попросил передать, пожалуйста, записку. Очень важно, говорю, потому что мама заболела и обед не приготовит, поэтому Фиби придется со мной встретиться и пообедать в аптечной лавке. Нормально так она отнеслась, эта старушенция. Взяла у меня записку и позвала из соседнего кабинета какую-то другую даму, и другая дама эта понесла записку Фиби. Потом мы с той дамой, которой лет сто, чутка потрепались. Ничего она так себе, и я ей сказал, что ходил в эту школу, и братья мои тоже. Она меня спросила, в какую я сейчас хожу, я говорю — в Пеней, а она говорит, Пеней — очень хорошая школа. Даже захоти я ее поправить, у меня сил бы не было. А кроме того, раз она считает Пеней хорошей школой, то пускай. С какой радости сообщать чего-то новое,если человеку уже лет сто. Им все равно не понравится. А немного погодя я отвалил. Уматно вышло. Она мне вслед орет:
— Удачи! — совсем как этот Спенсер, когда я из Пеней сваливал. Господи, как я ненавижу, если мне орут «Удачи!», когда я откуда-нибудь сваливаю. Тоска сплошная.
Вниз я пошел по другой лестнице и там тоже увидел на стене «хуй вам». Снова попробовал рукой стереть, только тут выцарапалиножом или как-то. Не стиралась, хоть тресни. Да все равно бесполезняк. Будь у тебя даже мильон лет, все равно и половинывсех «хуй вам» в мире не сотрешь. Не выйдет.
Я посмотрел на часы во дворе — только без двадцати двенадцать, до фига еще времени до встречи с Фиби. Только я все равно сразу к музею пошел. Больше-то некуда. Может, зайду в будку да звякну этой Джейн Гэллахер перед тем, как двинуть стопом на запад, — только не в жиляк мне чего-то было. Я ж даже не был уверен, что она вообще домой на каникулы вернулась. Поэтому я просто двинул к музею и стал там околачиваться.
Пока я ждал Фиби в музее, на самом входе и всяко-разно, подваливают ко мне два таких малявки и спрашивают, не знаю ли я, где тут мумии. У того пацанчика, что спрашивал, ширинка расстегнулась. Я ему про это сказал. И он штаны свои застегнул — прямо там же, где стоял и со мной разговаривал, — ни за колонну не стал заходить, ничего. Я чуть не сдох. Заржал бы, только испугался, что опять блевать потянет, поэтому не стал.
— Где тут мумии, дядя? — снова спрашивает пацан. — Не в курсе?
Я чуть повалял с ними дурака.
— Мумии? — спрашиваю одного. — Эт чего?
— Ну мумии.Знаете, трупаки такие. Их еще в рыбницах хоронят.
В рыбницах. Я чуть не сдох. Он гробницы имел в виду.
— А вы, парни, чего не в школе? — спрашиваю.
— Уроков нет, — отвечает тот, который разговаривал. Врет, гаденыш, видно же, как я не знаю что. А мне все равно делать нефиг, пока Фиби не придет, поэтому я помог им найти, где мумии. Ух, я ж раньше точно знал, где они, только в музее этом уже много лет не был.
— А вас мумии интересуют? — спрашиваю.
— Ну.
— А твой дружбан говорить умеет? — спрашиваю.
— Он не дружбан. Он мне братан.
— Так может говорить? — Я поглядел на того, который и рта не раскрыл. — Ты вообще говорить умеешь?
— Ну, — отвечает. — Тока не хочу.
Наконец мы нашли мумий, заходим.
— Знаешь, как египтяне покойников хоронили? — спрашиваю пацана.
— Не-а.
— А пора бы. Очень интересно. Оборачивали им лица такими тряпками, которые вымачивали в каком-то секретном химикате. И так они тыщи лет могли в своих гробницах лежать, и лица у них ни гнили, ничего. Никто так больше не умеет, только египтяне. Даже современная наука.
А чтоб добраться к мумиям, надо по такому как бы узкому коридору пройти с камнями сбоку, которые вытащили прямо из этой гробницы фараона и всяко-разно. Там вполне себе жутко, и сразу видно, что этим фертикам не очень в струю. Жались ко мне, как я не знаю что, а тот, который ни фига не разговаривал, чуть ли не за рукав мне цеплялся.
— Пошли, а? — брату своему говорит. — Я их уже видал. Ну пошли, а? — Потом развернулся и дал деру.
— Он ссыт, как водопад просто, — второй говорит. — Пока! — И тоже дернул.
Поэтому я в гробнице остался один. Мне как бы в жилу в каком-то смысле. Там нормально так, спокойно. А потом вдруг — ни за что не угадаете, чего я там увидел на стене. Еще один «хуй вам». Красным карандашом или как-то, прямо под стеклом, под камнями.
Вот где засада вся. Даже такого места не найдешь, где нормально и спокойно, потому что нет таких мест. Только думаешь,что есть, а доберешься до него, чуть отвернешься — и кто-нибудь подлезет втихушку и прямо у тебя перед носом напишет «хуй вам». Сами попробуйте. Я так даже прикидываю, что вот сдохну когда-нибудь, и сунут меня в могилу на кладбище, и будет у меня надгробье и всяко-разно, и на нем «Холден Колфилд» написано, а потом год, когда родился, и год, когда помер, а прямо под низом будет: «хуй вам». К бабке не ходи.