Собственность и государство
Шрифт:
Такое же смешение всяких начал мы видим и у Лавелэ. Историческое исследование, которое должно служить фактическим подтверждением его теории, указывает на общинное владение, как на первоначальную форму собственности; одобряемый же им план национализации поземельной собственности состоит в присвоении земли не общине, а государству; наконец, теоретическим основанием его взгляда служат естественные права человека. Лавелэ не замечает, что одно вовсе не вяжется с другим. Община, а равно и государство, может поделить землю между своими членами; как собственники они имеют на то полное право. Между тем во имя естественных прав человека, они обязаны давать землю всякому пришельцу. Допустим ли мы подобное юридическое начало? Скажем ли мы, например, что всякий, кто желает поселиться около Неаполитанского залива, имеет право требовать, чтобы ему отвели там клочок земли, и что общество не имеет права ему отказать, так как земля принадлежит всем людям, и всякий в силу своего естественного права имеет в ней участие?
С присвоением земли обществу естественное право человека будет даже в большем накладе, нежели при частной собственности. Возьмем приведенный у Лавелэ нелепый пример потерпевшего крушение, которого приходится бросить обратно в море, потому что никто не хочет его принять. Положим, что на острове живут сто человек, из которых каждый имеет свой участок земли. Для того чтобы бросить потерпевшего крушение обратно в море, надобно, чтобы ни один из этих ста не согласился его принять. Но будет ли ему какая-нибудь выгода от того, что остров, вместо того чтобы находиться в частном владении, будет составлять совокупную собственность всех? Напротив, в таком случае, для того чтобы отказать ему в пристанище, а тем паче в участке земли, достаточно бы было, чтобы из ста человек не согласились пятьдесят один. Что же он выиграл? Когда говорят о юридическом решении задачи, надобно по крайней мере ясно понимать, что такое юридическое решение и каковы его условия.
Все принципиальные возражения против поземельной собственности основаны на такого рода туманных юридических представлениях, которые рассеиваются, как скоро мы прилагаем к ним логику. Философов и экономистов, предъявляющих подобные возражения, можно просто отослать к изучению права.
Не более основательны возражения, которые делаются с точки зрения чисто экономической. Они собраны Замтером, который, пытаясь согласить социализм с индивидуализмом и общественную собственность с частною, пришел к заключению, что общественную собственность должна составлять именно земля, тогда как движимый капитал должен оставаться собственностью частных лиц.
Замтер отправляется от положения, что высшая задача государства заключается в том, чтобы возможно большему количеству лиц открыть самостоятельную хозяйственную деятельность. Для этого оно должно иметь значительную собственность в своих руках. Всего более этой цели соответствует именно поземельная собственность; 1) потому что здесь действуют производительные силы природы, на которые все члены общества могут иметь притязание; 2) потому что, в отличие от движимой собственности, она не может быть произвольно умножаема, и увеличение производительности может быть получено только с помощью все возрастающих издержек; и 3) потому что она постоянно растет в цене, и притом независимо от деятельности владельцев, а просто вследствие "общественных соотношений", то есть вследствие умножения народонаселения и увеличения потребностей [182] .
182
Samter. Das Eigenthum. S. 447, 453 и след.
Каковы истинные задачи государства, это мы увидим впоследствии. Здесь дело идет о разборе тех оснований, в силу которых поземельная собственность может быть передана в его руки. Нет сомнения, что с землею главным образом соединена независимая деятельность сил природы. Но и тут эти силы действуют не одни. Чем выше производство, тем более, как мы видели, участвуют в нем другие элементы. Только на низших ступенях, имение там, где земли вдоволь и где она всего менее имеет ценности, силы природы являются преобладающими. С уменьшением же количества свободных земель земля поглощает все более и более капитала, труда и предприимчивости, так что наконец нет возможности определить, что принадлежит одному деятелю и что другому. Приложением человеческих сил бесплодные почвы обращаются в плодородные, и земле постоянно возвращается то, что у нее было отнято. Самое обстоятельство, на которое ссылается Замтер, именно, что издержки растут в большей мере, нежели произведения, указывает на то, что силы природы слабеют и отходят на второй план, уступая первое место силе капитала. Если же капитал и все, что составляет произведение труда и предприимчивости, справедливо признается собственностью лица, а не общества, то и неразрывно связанная с ними поземельная собственность несомненно должна быть присвоена лицу.
Это признается и Миллем. "Хотя самая почва, - говорит он, - не произведена хозяйственною деятельностью человека, однако это можно сказать о большей части ценных ее качеств. Труд необходим не только для пользования ею, но почти в равной степени и для приготовления этого орудия производства. Часто с самого начала требуется значительная работа, чтобы сделать землю пахотного. Даже когда она обратилась в пашню, производительная ее сила во многих случаях вполне является действием труда и искусства... Таковы, - заключает Милль, - основания, которые с
183
Mill J. S, Principles of Political Economy. II. Ch. 2. § 5, 6.
Мало того: самые силы природы, будучи усвоены человеком и переходя из рук в руки, приобретаются на деньги, нажитые собственною деятельностью лица. Поземельная собственность представляет известное помещение капитала. Мы видели, что Спенсер признает это вполне. Поэтому, если государство хочет перевести все земли в свои руки, оно должно выкупить их у владельцев, заплативши последним настоящую цену. Возможна ли и выгодна ли будет подобная покупка?
Конечно, государство может произвольно облагать землевладельцев податями и затем, на их же деньги, покупать у них земли. Вот это будет замаскированная конфискация. Оно может так же, как предлагает Лавелэ, ограничивать права боковых наследников и переводить выморочные имения в свои руки. Но это будет нарушением коренных оснований семейного и наследственного права, нарушением, которое притом не приведет ни к чему, ибо бездетные будут переводить свои имения в частные руки иными способами, путем продажи или завещания. С первого взгляда самым рациональным способом разрешения задачи был бы заем с целью выкупа поземельной собственности. Но к чему приведет подобная операция? Фосетт, возражая против национализации земли, указал на то, что если приложить эту меру к Англии, то государство должно будет занимать деньги по 3 1/2 процента, с тем чтобы тот же капитал поместить по 2 1/2. Поземельная собственность, независимо от большей или меньшей ее выгодности, имеет для частных лиц такую притягательную силу, что они готовы платить за нее цену несоразмерную с ее доходом. Но это возможно только тогда, когда у человека есть свой собственный лишний капитал. Если бы частное лицо захотело при таких условиях покупать землю на занятые деньги, оно бы разорилось, ибо оно должно бы было платить более, нежели оно получает. То же самое будет и с государством.
Против этого нельзя возразить, что государство может иметь в виду будущее, а так как цены на земли постоянно растут, то оно впоследствии вознаградит себя за настоящие потери. В действительности цены на земли не растут в бесконечность. Есть периоды, когда они растут, и есть периоды, когда они падают. Они растут, пока в известной стране умножаются капиталы и народонаселение, и этот избыток остается в ее пределах. Но как скоро умножившийся капитал переходит на обработку пустынных земель, лежащих в других странах, а рядом с этим все более и более уменьшаются издержки перевозки, так цены на земли начинают падать. Это именно мы видим в настоящее время в Англии и во Франции. Следовательно, если бы государство, рассчитывая на будущее возвышение цен, решилось на невыгодное помещение капитала в настоящем, то оно разорилось бы вдвойне. В экономическом отношении, выкуп поземельной собственности нельзя назвать иначе, как чудовищною операциею.
Еще более веса получают эти доводы, если мы сообразим, что этим самым неизбежно должна уменьшиться производительность земли. Когда утверждают, что все члены общества могут иметь притязание на производительные силы природы, то это решительно ни на чем не основанное положение. Силы природы как таковые не служат непосредственно удовлетворению человеческих потребностей, а потому для членов общества совершенно все равно, в чьих руках они находятся, в частных или общественных. Существенный интерес общества состоит в том, чтобы от этих сил получалось как можно более произведений, ибо чем более произведений, тем ниже их цена, и тем они доступнее массе. В чьих же руках земля производительнее: в руках частных лиц или государства?
В этом отношении даже склоняющиеся к социализму экономисты принуждены уступить очевидности. "Хотя, - говорит Милль, - самая земля не есть создание человеческих рук, однако таковыми являются ее произведения, и для того чтобы получить их в достаточном количестве, надобно, чтобы кто-нибудь приложил к ней много труда, а для поддержания этого труда надобно, чтобы он при этом потребил значительное количество прежней сбереженной работы. Между тем опыт удостоверяет нас, что огромное большинство людей гораздо усерднее работает для себя и для своих непосредственных потомков и приносит для них гораздо большие денежные жертвы, нежели для общества. Поэтому в видах наибольшего содействия производительности признано было полезным присваивать отдельным лицам исключительное право собственности на землю, с тем чтобы они получали возможно большую прибыль, делая землю как можно более производительною и не подвергаясь опасности встретить препятствие в вмешательстве других. Таково основание, которое обыкновенно приводится в пользу дозволения обратить землю в частную собственность, и это - лучшее основание, которое может быть приведено" [184] .
184
"Examiner", 19 июля 1873 (приведено у Лавелэ).