Собственность Шерхана

Лиза

— Когда ты собиралась рассказать о том, что ты беременна?

Я задохнулась от неожиданности и слов не нашла в ответ. Да, я на шестом месяце беременности уже. Я всегда была стройной, а уж после нескольких месяцев токсикоза похудела ещё сильнее. Живот скрывала сколько могла, но в последние дни он начал расти, как на дрожжах. Мне казалось, что с рубашкой на три размера больше

— Лиза, — поторопила меня администратор кафе, в котором я работала, — отвечай.

Я на секунду закрыла глаза. Вспомнила, как тяжело было искать работу без документов. Что я беременна! И засунула свою обиду куда подальше. Мне нужна эта работа.

— Пожалуйста, — попросила я умоляющим тоном. — Не увольняйте меня, я смогу прятать живот ещё несколько недель.

Женщина улыбнулась — мои растерянность и боль, похоже, доставляли ей удовольствие.

— А потом? Родишь прямо в зале? Лиза, ты должна думать о репутации нашего заведения. Ты уволена, Лиза, мы не можем позволить себе глубоко беременного официанта. Официант — это наше лицо.

У меня кровь от лица отлила. Думала о том, что эта стерва не первая в моей жизни. Были уже…и к сожалению, наверняка, не последняя. И что сейчас она закроет кафе и пойдёт домой, в уютную собственную квартирку. А у меня только съёмная тёмная комнатушка в коммуналке, и за неё скоро нужно платить.

— Пожалуйста, — снова попыталась я.

— Лиза, нет, — даже мягко ответила она. — Форму оставь в раздевалке, в шкафчике.

— А…, - робко начала я. — А зарплата за неделю?

— Считай, что её удержали в качестве штрафа за твою ложь.

— Но это же не честно!

— А что ты мне сделаешь?

И снова улыбнулась. В раздевалке, снимая форму, пыталась не плакать. Ловила на себе сочувствующие взгляды других официанток. Интересно, они тоже знают? И то, как я стыдливо пряталась за дверцей шкафчика, переодеваясь, нисколько мне не помогло?

А самое обидное — Жанна, администратор, наверное знала это ещё днем. И все равно позволила мне работать до самого закрытия, зная, что не заплатит. Я таскала тяжёлые подносы, а она смотрела и думала о том, что скоро уволит меня.

Заплакала я уже на улице — ночь, не видит никто. Иду, плачу и вспоминаю слова отца моего ребёнка. Он сказал, что никто никогда меня больше не обидит. Ведь теперь я его девочка, девочка Шерхана. И наверное, не посмели бы обидеть, если бы я осталась…

— Прости, бабушка, — всхлипнула, — я так больше не могу. Я хочу к тебе…

Моя бабушка умерла больше года назад. После смерти родителей она была моей единственной опорой и поддержкой. Она просила меня быть сильной, но я больше не могу. Прости…

Недорогое кафе, в котором я работала последние месяцы, было недалеко от набережной. Два берега реки соединял мост — красивый и величественный. Он ярко светился огнями и словно звал меня к себе. Идеальное место, чтобы умереть.

Перила моста холодные и мокрые — дождь был недавно. От реки, что темнеет так далеко внизу, веет сыростью. Скоро уже… перелезть через перила, когда ты маленького роста и у тебя беременный живот — целое испытание. Но с ним я справилась.

Стою на самом краешке, рукой удерживаясь за металлический поручень. Ветер волосы шевелит. И даже не страшно как будто. Думаю о том, что бабушка поймёт. Что покончить жизнь самоубийством не такой уж и большой грех. А вот рожать во грехе, от того, кто убил твоих родителей… Это страшнее. Я все ей объясню.

Осталось сделать один шаг. Отрываю ногу, готовлюсь шагнуть в пропасть, глубоко, возможно, в последний раз, вдыхаю воздух. И слышу его. Детский плач. Вцепилась в перила руками, обернулась. На опорах моста горят огни, но здесь, внизу — темно. Два часа ночи уже, откуда здесь ребёнок? Наверняка, показалось. Нужно прыгать.

А ребёнок плачет снова. Судя по голосу — малыш совсем. И взрослых никого — уж их бы я разглядела. Может, выпал из коляски? Поползет сейчас и свалится в воду! Или замёрзнет насмерть, сентябрь! У меня сердце похолодело и зашлось, сбиваясь с ритма.

— Сейчас, мой хороший, — торопливо ответила я. — Сейчас я тебя заберу.

Поползла через перила обратно. Боюсь сорваться — кто ещё кроме меня малышу поможет? Нет никого… И ночь такая тихая, даже вода не плещется внизу, только малыш и плачет…

Он замолчал, но я запомнила откуда шёл плач, и пошла в ту сторону. У меня был простенький, дешёвый телефон, достала, включила фонарик. И поняла одно — ребёнка нет. Вообще нет, я прошла длинный мост туда и обратно, по обеим сторонам. Пешеходов не было, проехали две машины. Пусто и на тротуаре, и на проезжей части. И свалиться в воду малыш не мог — снизу все обито сеткой.

Выключила фонарик и меня обволокла темнота, мягкая, влажная. И по коже мурашки — жутко. И ребёнок в животе, рождения которого я так боялась, вдруг тихонечко ткнул меня ножкой в бок. Я заплакала и засмеялась разом, стою ночью на мосту, слезы по щекам размазываю.

— Ладно уж, — сказала я своему животу, из-за которого меня сегодня уволили. — Давай попробуем ещё пожить…

Пошла обратно. Домой в одну сторону, а я пошла к кафе. Надвинула капюшон плаща на лицо, чтобы не видно, хотя и так никого нет, кроме редких зевак. Прошлая Лиза боялась ночью ходить на улице, а нынешняя уже привыкла. Подобрала по дороге увесистый обломок кирпича.

Встала в месте, которое точно с камер не просматривалось, поэтому сюда официанты бегали курить втихаря. Размахнулась и…бросила кирпич. Прямо в огромное витринное окно дешёвой кафешки, которая гордо называла себя рестораном. Стекло сначала гулко затрещало, потом рябью трещин пошло, и громко-весело осыпалось вниз.

— Ну, а что ты мне сделаешь? — пожала плечами я и пошла домой.

И дышать, как будто, стало немного легче.