Сочинение на свободную тему (сборник)
Шрифт:
Когда сегодня я оказался в центре города, который, как и всегда, был погружен в дикую упорядоченную мешанину спешащих людей и машин, музыка в наушниках заиграла тот самый диск. Я огляделся…
Казалось, весь город движется в такт звучащим басам, постепенно добавляя новых людей, делая их движении в точном соответствии с только что вступившими скрипками… Каждый человек… Светофоры… Машины… И даже небо казались декорациями к звучащей музыке. До этого неживая, ничем не выдающаяся композиция, словно бы только что обрела какой-то, вполне определённый смысл. Или даже сама музыка оживила привычный, будничный город-муравейник.
Теперь всегда надо брать с собой плеер…
3. Одна и та же музыка
4. Думаю, музыка способна повлиять на жизнь человека намного больше, чем я думал. Музыка и жизнь человека…»
Через неделю мелким-премелким (наимельчайшим) почерком, на который он был способен, были исписаны целых две страницы. Глядя на бело-синие листы, давшие приют таким разным мыслями, когда-то копошившимся в его голове, а теперь смиренно покоившимся на бумаге, он чувствовал, что от него чего-то ждут… Казалось, будто записи – в предвкушении некоего действа, своего рода мистической трансмутации… Он понимал, что все эти раздумья (каждое, вроде бы, по отдельности, под своим порядковым номером) объединены во что-то целостное одной общей идеей, безупречно укладывавшей их россыпи в затейливую мозаику истории, на взгляд шестнадцатилетнего, вполне достойной внимания.
Первый рассказ был готов спустя пару недель. Рассуждения о важности музыки, в конце концов, привели к смерти главного героя новеллы. Автор даже не сопротивлялся драматической концовке. Просто делал что должно – созидал, творил, писал…
«…
– Дима, Димочка… Послушай… – всегда говорила она, окрылённая, воздушная, с широко раскрытыми глазами, сияющим взглядом, когда открывала для себя что-то новое. – Вот… смотри, что я нашла.
Что бы Дима не делал, как бы сильно не был занят, он никогда не отказывал матери, заметив её горящий взгляд, и послушно шёл в комнату, зная, насколько важны для неё эти открытия. Он садился на софу, а мать шустрой, семенящей походкой подплывала к проигрывателю.
– Сейчас… Секундочку… Вот слушай, – она нажимала кнопку «Play», и указательным пальцем делала знак «ни звука», замирая в таком положении на всё время звучания мелодии. В этот момент взгляд всегда был устремлён вверх. Туда, где находились её чувства. Казалась, она сама витает где-то между небом и землей, следуя за струящейся в пространстве музыкой.
У матери были немного странноватые предпочтения. Это касалось всего: и мужчин, и еды, и, тем более, музыки. Но именно это и выделяло её на фоне иных. Именно это и сделало её значимой в его глазах.
Когда музыка иссякала, из статуи она вновь превращалась в живого человека. И часто с заплаканными глазами полным счастья и благоговениея голосом протягивала:
– Ну как?
– Классная музыка, мам… – отвечал Дима, ни капельки не лукавя. Ведь мама и в самом деле среди сотен мелодий отыскивала одну-единственную, «настоящую, живую музыку», как она сама её называла. Никому неведомый музыкант или группа в мгновение обретали блестящее будущее. Мать занималась тем, что отыскивала талантливых и перспективных музыкантов, художников, писателей, а затем «рекомендовала» их творческим мастерским и продюсерским центрам.
…
Как могло так случиться, что спустя многие годы на одной из радиостанций прозвучала та самая мелодия, что впоследствии стала для матери похоронным маршем, было для него непостижимо. Ведь она тогда так не успела «продвинуть» этого музыканта… Не уложилась в срок. И как вышло, что та же самая мелодия распорядится и его жизнью? В совпадения он не верил…
На трассе машин практически не было, поэтому Дима непривычно расслабился за рулём, чего себе никогда не позволял. Когда дошло,
Громкие, словно раскаты грома, звуки смерти разнеслись по салону… Дима вздрогнул от неожиданности, его затрясло… Вмиг его окружила атмосфера страха, отчаянья и безысходности, пережитых в тот месяц. Мамино тело, болтающееся в петле… Траурная процессия, заполненная подлецами и двуличными мерзавцами, пришедшими «проводить» её… Одинокий, одинокий мир…
Тело сводило судорогами. Организм был совершенно ему неподвластен. Глаза не видели… Он даже не смог почувствовать, как машина, словно пустая бочка, катится по склону, переворачивается… Падает в пропасть…
Теперь это была не её… Теперь это бала их траурная мелодия…».
После того, как он закончил эту историю, Зов мало того, что не пропал, а даже, наоборот, начал приходить всё чаще и чаще. Каждый раз, поддаваясь желанию идти вперёд, он знал, что в конце пути (лишь стоит Зову утихнуть), так или иначе, он окажется в определённом месте или станет свидетелем события, о которых захочется рассказать своей маленькой тетрадке. И это будет что-то важное, яркое, интересное… Что-то такое, не менее поразительное и новое, чем музыка в том магазинчике. Поэтому он и назвал это странное желание идти «Зовом»: будто кто-то его специально ведёт, зовёт увидеть мир во всём разнообразии, чтобы затем юноша смог сгустить свои ощущения до материи слова.
Спустя всего пару месяцев он уже совершенно не представлял себя без этих бесцельных блужданий и чёрканья ручкой в тетрадках, жадно стараясь успеть записать все мысли, бешеным потоком бурлящие в голове. Всё это и стало его истинной жизнью. Ни последний год в школе, ни предстоящее поступление в университет, ни отношения со сверстниками – ничто не заботило более. Его настоящий мир состоял из послушания Зову и превращённых в истории мыслей.
Каждый раз, покидая дом, минуя ни о чём не подозревающих родителей, он предвкушал, желая поскорее узнать, что или кого на этот раз ему предстоит увидеть. В конце пути, когда Зов утихал, он мог оказаться в любой точке города, а зачастую – и за его пределами… В тот самый момент, когда потребность двигаться вперёд иссякала, парень замирал, начиная оглядываться по сторонам, стараясь рассмотреть, увидеть в окружающих его людях или пейзажах что-то важное… Что-то, что впоследствии превратиться в часть одной из историй. Этим «чем-то важным» могло оказаться всё что угодно. В одном из рассказов события будут происходить на фоне чёрных, налитых тяжкой водой облаков, кромешным покровом застилающих небо… Грузный мужчина в сером костюме, с потным лбом, с трудом переставляющий ноги из-за нескольких лишних десятков килограмм веса, станет основным антиподом главного герой в романе… Откровенная сцена выяснения отношений между супругами прямо посреди улицы чуть позже станет переломным моментом в одной из новелл…
Написание историй и следование Зову были похожи тем, что никогда не было известно, что же именно ожидает в конце пути… Сюжетные линии переплетались, будто макраме, неожиданно сворачивая в сторону или обрывались в самом, на первый взгляд, не подходящем для этого месте… Точно так же, как и невидимая дорога, проложенная Зовом. Только и успевая записывать вслед думам очередную историю, он не знал, как изменится задуманный вначале сюжет через каких-то пару страниц. Так же он не мог знать, куда следует повернуть, устремившись вперёд, полностью доверившись Зову, пока не наступал тот самый момент выбора – налево… Направо… Или, быть может, прямо, через светофор… – лишь тогда Зов менял направление.