Сочинения
Шрифт:
51. И, схватив одну из птиц, святой бросил ее Арсению, приказывая ему есть ее. А тот, как только услышал это, содрогнулся от жестокости приказания, но зная, что непослушание тяжелее вкушения мяса, положив поклон и испросив благословения, взял птицу и начал пережевывать ее и есть со слезами. Когда же святой увидел, что он уже достаточно измельчил пищу зубами и готовился пропустить ее в желудок, он говорит: «Довольно с тебя, выплюни остальное, ибо если ты, обжора, начал есть, даже целый голубятник не сможет насытить тебя и остановить твою похоть». Так без рассуждения славный ученик великого этого отца исполнил послушание, которое пред лицом Бога обещал хранить до смерти. Не напрасно и не без умысла рассказываю я об этом, но чтобы показать знание учителем науки добродетели, преуспеяние учеников его в смирении и то, как велико было и у учителя и у учеников дело благочестия — в роде сем, который пренебрег
52. Но, если угодно, обратим повествование и к другому его ученику. Ведь рассказ этот не только не без приятности, но и пользу доставит вам вместе с удовольствием.
Был некий епископ, из западных, весьма боголюбивый по характеру и образу жизни, разумный, чистый и добродетельный. По причине дьявольской зависти впал он в тяжкий грех убийства. Но я расскажу по порядку, как это произошло. Епископ однажды сидел у входа в свою келлию, держа книгу 6 руках, и почувствовал легкую жажду. Был вечер. И так как прислуживал ему горячо любимый племянник, то и зовет он отрока, чтобы тот приготовил ему чашу разбавленного вина. Тотчас же выполнив просьбу, мальчик приносит чашу епископу, то есть своему дяде. Приняв ее и отведав, епископ преисполнился неудовольствия, потому что смесь была тепловатой. Тогда он поднял посох, Который держал в руках, и, схватив его пальцами посредине, замахнулся на мальчика, как бы желая его напугать. А посох — о, непостижимый Твой суд, Христе! — по действию диавола выскользнув из рук епископа и, ударив мальчика по темени, мгновенно исхищает его из здешней жизни: поверженный отрок падает на землю мертвым. Епископ же, увидев, что племянник, вопреки всем его намерениям–и по его же вине лежит на земле, бездыханный и мертвый, бросается на него с воплями сожаления и со слезами просит, чтобы и ему самому отдать душу.
53. Когда же плач его возвестил всем о несчастии, собирается клир его епископии, сокрушается и оплакивает не столько ребенка, сколько своего пастыря. Ведь был он для всего клира человеком добрым, кротким, спокойным, справедливым, сострадательным, милостивым, делателем всякой добродетели и правды; поэтому желая вывести его из состояния глубокого отчаяния, люди умоляли, припадали, кричали, что они претерпят за него все — даже наказания рабства и злострадания. А он, как пораженный до самой глубины, не мог даже слышать то, что они говорили. Утром встал он, предал погребению останки умершего, обвязал себе шею цепью и, отдав ее конец одному из слуг, приказал силой влечь себя в Рим. И вот, когда люди епископии увидели, что ничего не добились и что уже не могут удержать уязвленного до глубины души епископа, с громкими рыданиями соглашаются они на его отбытие. Быстро пройдя пешком столь великое расстояние по длинному тому пути в слезах и рыданиях, епископ входит в Рим с цепью на шее, влекомый слугой. Он исповедует свой грех папе и находившимся в Риме архиереям голосом, прерывающимся от плача и воплей. Видя его безграничное сокрушение и слезное покаяние, они не только быстро дали ему разрешение в его горе, но бесчисленными словами утешения умягчили боль страждущей его души. Но побеждаемый сердечной тоской епископ оставался безутешен.
54. Оттуда направляет он влекущего его слугу к великому граду Константинову. Еще и этот путь проделав пешком, он достигает царственного града и, войдя в великую церковь Бога, со слезами исповедует свой грех патриарху и архиереям и, окончив речь, вместе с цепью слагает с себя епископское достоинство. Душевно был любим епископ патрикием Генесием, и сам он того любил в равной мере. Когда патрикий узнал о случившемся, он пригласил епископа в свой дом, обласкал его и словами утешения ободрял его душу, беседовал с ним, как изменить ему жизнь и прямо спросил об этом, то есть каковы его намерения и какой образ жизни выберет он для остатка своих дней. А тот ответил: «Уединение, и притом в горах, пещерах и в недрах земных». Охваченный глубочайшим, сочувствием, патрикий сказал: «Я не думаю, отец, что это будет хорошо для тебя: но если ты послушаешься моего доброго совета, то возлюби проводить монашескую жизнь в киновии и получишь немалую пользу через отсечение своей воли». Епископ ответил: «Где же, господин мой, я мог бы найти киновию, окормляемую сведущим пастырем, чтобы мне, отягощенному невольным преступлением, всецело предать себя на добровольную смерть?»
55. Генесий, имея духовным отцом блаженного Симеона и зная, сколь велик он в «пастырстве и врачевании душ, рассказывает о нем епископу и говорит: «Если ты стремишься к истинной пользе и хочешь увидеть второго Арсения Великого и со всей тщательностью устроенную киновию — прииди и виждь (Ин. 11:34), и, увидев, уверуй». Патрикий пошел впереди, а епископ тотчас же
Достигнув того, чего так горячо желал, Иерофей немедленно вступил, по доброй воле, во всеборье с уязвившим его врагом. Он изнурял свою плоть постами и длительными страданиями, укрощал себя бдениями и всенощными стояниями на молитвах, сокрушал дух свой в услужении братьям. В жажде страданий он притворялся, будто бы нечаянно, а на самом деле намеренно, разбивал горшки с нечистотами, которые он выносил, чтобы услышать ругательства или даже получить пощечины. Принимая оскорбления, он радовался, словно получал нечто желанное, и жаждал испробовать бичевания, чтобы, подставив ударам внешнюю оболочку, освободить внутреннего человека от будущих скорбей. Столь великое умиление было ему дано тогда месте с изобилием слез, что он не мог их сдержать ни днем, ни ночью.
56. Чтобы на одном примере показать всем, как от его усердия через скорби и искушения возникала жизнь добродетельная, расскажу только нижеследующее и сейчас же обращусь к блаженному Симеону.
Когда однажды Иерофей исполнял службу на складе, святой муж поручил ему наполнить из бочки один из пустых сосудов. Иерофей тотчас же повиновался и пошел к бочке. Был же у него обычай всегда петь псалмы и плакать, даже когда он шел исполнять службу, и прикладываться к образам святых и к начертаниям креста, хотя бы их были десятки тысяч. Случилось так, что крест был и на обеих сторонах крышки бочки. Иерофей открыл бочку, приложился к кресту и, закрыв крышку, снова припал, Приложившись и опять открыв бочку, он наполнил пустой сосуд, поставил его на бочку и так оставил.
Затем, снова подняв крышку, он начал целовать крест, а сосуд тотчас же опрокинулся, и вода стала выливаться на землю. Увидев же, как опустошается сосуд, он с улыбкой сказал: «Клянусь юродивым Иерофеем, о злой бес, я не подниму его, пока не приложусь к моему кресту — ведь я знаю, что ради этого ты и устроил такое зрелище!» Когда же сосуд совсем опустел, Иерофей поднял его, поспешил к блаженному отцу и рассказал обо всем происшедшем. А святой, зная усердие Иерофея и зная, что он все делал для того, чтобы навлечь на себя бесчестие, и желая жаждущему венцов предоставить таковые, приказал поступить с ним следующим образом.
Так как в этот день случилось насельникам грузить на монастырских мулов множество пустых сосудов, то Симеон приказал поместить на них Иерофея и так везти до Ксиролофа, а влекущему его говорить: «Если кто–либо повредится умом, то вот какой триумф его ожидает!» Так и сделали: посадили Иерофея поверх груза, погонщик мулов стал громко возглашать то, что было ему приказано, а дивный Иерофей вторил ему, проливая вместе со словами потоки слез.
57. Чтобы кто–нибудь не подумал, что этот человек по причине плохого обхождения с ним навлек на себя ненависть некоторых учеников Симеона, я коротко расскажу другой случай с Иерофеем, который свидетельствует о его доверии к блаженному мужу.
Однажды блаженный послал Иерофея навестить упомянутого патрикия. Увидев друга, патрикий весьма обрадовался и, угостив его, дал ему кошелек с золотом. Тот сначала не хотел брать кошелек, ибо не имел в нем нужды тот, кто никогда ничего не имел, кроме власяницы. Но так как патрикий стал заклинать и принуждать его, он все же взял кошелек и, сняв покров с головы, положил туда деньги. Держа деньги в протянутой руке, он в таком положении побежал прочь; достигнув монастыря, он увидел блаженного и вывалил кошелек с золотом ему в руки. Такое доверие и несокрушимую любовь к святому имели и этот славный ученик его и прочие — все, для которых бегство из мира было неложным, даже если подвергал их учитель многоразличным испытаниям через то, что казалось тягостным и искусительным, дабы никто не оказался порочным и упрямым, сбившимся с пути ребенком и из–за своей порочности не стал ненавистным отцу В таковой любви к Богу преуспел, среди прочих учеников Симеона, и Иерофей, что, если ему случалось когда–либо читать книгу, то, сколько бы раз ни было написано «Бог», или «Христос», или «Иисус», он прикладывал к этому божественному наименованию свой правый глаз, затем другой, и плакал до тех пор, пока книга и грудь его не увлажнялись слезами.