Социализм. Экономический и социологический анализ

фон Мизес Людвиг

Как теория прогресса, выходящая за пределы опыта и практики, материалистическая концепция истории представляет собой не науку, но метафизику. [227] Существом всякой исторической и эволюционной метафизики является доктрина начала и конца, происхождения и назначения вещей. Все эти темы воспринимаются либо космически, с охватом всего мироздания, либо антропоцентрически, сосредоточиваясь лишь на человечестве. Метафизика может быть религиозной или философской. Метафизические теории антропоцентрической эволюции известны как философия истории. Религиозные теории эволюции неизбежно являются антропоцентрическими, поскольку высокое значение человека в религиозном учении может быть оправдано только антропоцентрической доктриной. Эти теории, как правило, предполагают райское начало, Золотой век, из которого человек уходит все дальше и дальше, чтобы прийти, наконец, к столь же, а если возможно, и еще более блаженному времени совершенства. Обычно во всем этом участвует идея спасения. Возвращение Золотого века спасет человека от грехов, которые довлели над ним в эпоху зла. И вся доктрина в целом оказывается посланием о земном спасении. Ее не следует путать с теми доктринами, в которых спасение ожидает человека не в этой жизни, а в ином мире, и которые представляют собой самое возвышенное выражение религиозной идеи. Согласно этим доктринам земная жизнь человека не есть конец всего. Это просто приготовление к иной -- лучшей и лишенной страданий -- жизни, которая может быть даже предвосхищена в состоянии несуществования, в растворении во всем или в разрушении.

[227]

Первоначально

под метафизикой понималась часть философии, рассматривающая первопричины всего сущего. С течением времени термин неоднократно переосмысливался. Мизесовское противопоставление метафизики и науки восходит к распространенному во второй половине XIX в. истолкованию метафизики как спекулятивных, не опирающихся на опыт рассуждений.

Для нашей цивилизации весть о спасении, идущая от иудейских пророков, приобрела особую значимость. Иудейские пророки не обещали спасения в лучшем потустороннем мире, они провозглашали царство Божие на земле. "Вот наступят дни, -- говорит Господь, ~ когда пахарь застанет еще жнеца, а топчущий виноград -- сеятеля; и горы источать будут виноградный сок, и все холмы потекут" [246*] . "Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей: ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море." [247*] Такое послание принимается с восторгом только когда спасение обещано в ближайшем будущем. И на самом деле, Исайя говорит, что "еще немного, очень немного", отделяет человека от заветного часа [248*] . [228] Но чем больше приходится ждать, тем нетерпеливее становятся верующие. Что за благо для них в Царстве спасения, если они не доживут до этой радости! В силу этого обещание спасения должно претвориться в доктрину воскрешения мертвых, так что каждый предстанет пред Господом, чтобы взвесили его добро и его зло.

[246*]

Библия. Книга пророка Амоса., Гл. 9, Ст. 13

[247*]

Библия. Книга пророка Исайи., Гл. 11. Ст. 6--9

[248*]

там же, Гл. 29. Ст. 17

[228]

Исайя (вторая половина XIII в. до н. э.) -- один из четырех библейских так называемых больших пророков. "Книга пророка Исайи" открывает ряд пророческих книг, входящих в канонический Ветхий Завет.

Иудаизм был полон такого рода идеями в то время, когда Иисус явился среди своего народа как Мессия. Он пришел не только для того, чтобы провозгласить близкое спасение, но и во исполнение пророчества -- как податель царства Божия. [249*] Он ходит среди людей и учит, но мир следует старыми путями. Он умирает на кресте, но все остается как встарь. И это поначалу глубоко потрясло веру его учеников. На какое-то время они сникли в изнеможении, и первая малая община верующих распалась. Только вера в воскрешение распятого Христа вернула им воодушевление, наполнила новым восторгом и дала силы завоевывать новых приверженцев доктрины спасения [250*] . Они проповедуют то же послание о спасении, что и Христос: Господь близок, а с ним и великий Судный день, когда мир обновится, и царство Божие займет место земных царств. Но по мере того как надежды на скорое второе пришествие не оправдывались и умножившиеся общины настраивались на долгое ожидание, вере в спасение также пришлось изменяться. Устойчивая мировая религия не могла быть основана на вере в близость царства Божия. Каждый день неисполненного пророчества вел бы к подрыву авторитета церкви. Фундаментальная идея первоначального христианства, что царство Божие уже рядом, должна была преобразиться в культ Христа: в веру в то, что воскресший Господь таинственно присутствует в общине верующих и что Он спас этот грешный мир. Только так могла быть создана христианская церковь. С момента этой трансформации христианское учение порывает с ожиданием царства Божия на земле. Идея спасения была сублимирована в учение о том, что в результате крещения верные становятся частью Христова тела. "Уже в апостольские времена царство Божие сливается с церковью и место ожидания царства Божия занимает прославление церкви, презрение к земному и суетному и освобождение сияющего сокровища из смертной оболочки. В остальном царство Божие было заменено эсхатологией Рая, Ада и Чистилища, бессмертия и потустороннего бытия -- какой контраст с превозносимыми Евангелиями. Но даже этот компромисс перестал действовать, и наконец место церкви заняла идея Золотого века [251*] .

[249*]

Нас сейчас не интересует вопрос, считал ли сам Иисус себя Мессией. Для нас единственно важно то, что Он провозгласил близкий приход царства Божия и что первая община верующих видела в нем Мессию.

[250*]

Pfeiderer, Das Urchristentum, Band I, 2 Aufl., Berlin, 1902, S. 7 ff. <Пфлейдерер О., Возникновение христианства, Спб, 1910, С. 76>

[251*]

Troeltsch, Die Soziallehren der christlichen Kirchen und Gruppen // Gesammelte Schriften, Band. 1, Tubingen, 1912, S.110

Был, однако, и другой способ выйти из трудности, созданной долгим неисполнением обещанного пророчеством. Верующие могли найти прибежище в учении, которое некогда поддерживало пророков. Согласно этому учению будет установлено земное тысячелетнее царство спасения. Осужденное церковью как ересь, это учение о зримом возвращении Христа постоянно возрождается не только как религиозное и политическое верование, но, прежде всего как идея социальной и экономической революции. [229]

[229]

В представлении ряда религиозных сект тысячелетнее земное царствие Христа должно наступить перед концом света. Хилиазм был осужден церковью в 225 г., однако хилиастические идеи вновь и вновь возрождались, как это было, например, во время крестьянской войны в Германии (XIV--XV в.).

От христианского хилиазма, который прошел сквозь столетия, постоянно находя новые источники силы, лишь один шаг до философского хилиазма, ставшего в XVIII веке рационалистической интерпретацией христианства, а от него, последовательно, через Сен-Симона, Гегеля и Вейтлинга, -- к Марксу и Ленину [252*] . [230] Достаточно забавно, что именно эта разновидность социализма, возникшая из мистических идей, происхождение которых теряется во мраке истории, назвав себя научным социализмом, пыталась ославить как "утопический" тот социализм, который возник из рациональных построений философов.

[252*]

Gerlich, Der Kummunismus als Lehre vom tausendjahrigen Reich, Munchen, 1920. S. 17 ff.

[230]

Теоретики марксизма неоднократно подчеркивали, что французский утопический социализм и немецкая классическая философия -- источники формирования марксистского учения. Поэтому вполне правомерна проводимая Мизесом линия от Сен-Симона и Гегеля к Марксу и Ленину. Вейтлинг Вильгельм (1808--1871) -- деятель немецкого рабочего движения, создатель своеобразной системы уравнительного коммунизма.

Во всех существенных моментах философская антропоцентрическая метафизика эволюции напоминает религию. В ее пророчестве о спасении обнаруживается та же странная смесь экстатичной и экстравагантной фантазии с тусклой пошлостью и грубым материализмом, что и в большинстве древних мессианских пророчеств. Подобно христианской литературе которая стремится истолковывать Апокалипсис, она пытается доказать свою жизненность истолкованием конкретных исторических событий. В этих попытках она часто выставляет себя в смешном виде, когда спешит истолковать каждое значительное событие с помощью доктрины, претендующей одновременно быть конкретным знанием и описанием истории всего мироздания. Сколь много таких систем философии истории возникло во время мировой войны!

2. Хилиазм и социальная теория

Следует отчетливо различать метафизическую философию истории и рациональную. Последняя строится исключительно на опыте, стремится к получению результатов, согласующихся с логикой и практикой. Когда рациональной философии приходится выходить за эти пределы, она выдвигает гипотезы, но никогда не забывает, где кончаются пределы опытного знания и начинаются гипотетические толкования. Она избегает концептуальных фантазий там, где возможно опытное знание, и никогда не пытается подменить его собой. Единственная цель ее -- систематизировать наше понимание социальных событий и хода исторической эволюции. Только таким путем можно выявить закон, управляющий изменениями общественных условий. Устанавливая или пытаясь установить силы, определяющие рост общества, рациональная философия истории стремится открыть закон социальной эволюции. Предполагается, что этот закон всегда проявляет свою силу, иными словами, он действует на всем протяжении существования общества. В противном случае нужно выдвинуть другой закон и показать, при каких условиях управляет первый, а при каких -- второй. Но это означает всего лишь, что конечным законом общественной жизни будет закон, определяющий границы действия и смены законов социальной эволюции.

Установить закон, в соответствии с которым общество растет и изменяется, совсем не то же самое, что определить направление общественной эволюции. Ведь всякое данное направление развития по необходимости ограничено. Оно имеет начало и конец. А область действия закона принципиально не ограничена: не имеет ни начала, ни конца. Это последовательность движения, а не отдельное событие. Если закон определяет только часть общественной эволюции и перестает действовать за определенной границей, он несовершенен. В таком случае он перестает быть законом. Развитие общества прекращается только вместе с исчезновением самого общества.

Телеологический подход описывает ход развития со всеми отклонениями. [231] Типичным результатом является теория стадий развития. Она рисует смену последовательных стадий цивилизации вплоть до той, которая неизбежно оказывается последней, которую уже нечем заменить. Когда эта точка достигнута, дальнейшего течения истории вообразить невозможно. [253*]

Хилиастическая философия истории принимает "точку зрения Провидения, лежащую за пределами человеческой мудрости"; она стремится провидеть то, что может провидеть только "божественное зрение" [254*] . Чем бы мы ни признали такое учение -- поэзией, пророчеством, выражением веры или надежды -- оно никогда не будет ни знанием, ни наукой. Его можно признать гипотезой не с большим основанием, чем прорицания ясновидца или гадалки. Марксисты сделали невероятно умный шаг, назвавши свое хилиастическое учение научным. Этот ход был заведомо удачен в эпоху, когда люди привыкли доверять науке и отвергли метафизику (хотя, стоит признать, лишь для того, чтобы некритично попасться на удочку метафизики природы Бюхнера и Молешотта). [232]

[231]

По Мизесу, телеологический подход, рассматривающий историю как движение к некоей предустановленной цели, неизбежно акцентирует внимание на ступенях приближения к цели, отклонениях от цели и т. п.

[253*]

Wundt, Ethik, 4 Aufl., Stuttgart, 1912, II Bd., S. 246 <Вундт В., Этика. Исследование фактов и законов нравственной жизни., Т. 2, Спб, 1888, С. 251> Характерным примером того, как представители этого подхода готовы увидеть исчерпанность всего развития, является выполненный Энгельсом обзор военной техники. В 1878 г. Энгельс заявил, что франко-прусская война "отмечает свой поворотный пункт" в истории военной техники: "Оружие теперь так усовершенствовано, что новый прогресс, который имел бы значение какого-либо переворота, больше невозможен. Таим образом, в этом направлении эра развития в существенных чертах закончена" (Herrn Eugen Duhrngs Umwalzung der Wissenschaft, S. 176) <Энгельс Ф., Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 20, С. 174>. Критикуя чужие теории, Маркс умел выявлять слабости теории стадий. Согласию их учению говорит Маркс, "до сих пор была история, а теперь ее более нет" (Das Elend der Philosopnie, Deutsch von Bernstein und Kautsky, 8 Aufl., Stuttgart, 1920, S. 104) <Маркс К., Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 4, С. 142>. Он просто не заметил, что и в его учении происходит то же самое в тот день, когда средства производства оказываются обобществленными.

[254*]

Kant, Der Streit der Fakultaten Samtliche Werke, I Bd., S. 636 <Кант И., Спор факультетов // Соч., Т.6, М., 1966, С. 334>

[232]

Бюхнер Людвиг (1824--1899) и Молешотт Якоб (1822--1893) -- немецкие естествоиспытатели и философы, завоевавшие популярность в радикальных кругах вульгарно-материалистическим подходом к природе и обществу. Философию они отождествляли с естествознанием, биологическую борьбу за существование считали основой социального развития, утверждали наличие прямой и непосредственной связи между составом потребляемой пищи и духовной жизнью народов и т. п.

Закон общественного развития гораздо менее содержателен, чем метафизика развития. Он априорно ограничивает свои утверждения признанием того, что его действие может оказаться перечеркнутым вмешательством иных сил, не описанных законом. В то же время он не признает никаких границ своего применения. Он претендует на то, чтобы быть истинным всегда и везде; у него нет ни начала, ни конца. Но при этом он не ссылается на некий рок, "безвольными и бессильными" жертвами которого мы являемся. Он раскрывает только внутренние, побудительные силы наших стремлений, устанавливает обусловленность их законами природы. Как таковой, закон выступает как Провидение, но предопределяющее не предназначение человека, а его действия и поведение.