Социальная сеть "Ковчег" -2
Шрифт:
— Может, не надо? — спросил я, улыбаясь, понимая, что очень хочу есть.
— Не бзди, — фыркнул Грегори.
Грегори подошёл к плите, открыл крышку маленькой кастрюльки. И, улыбаясь, сказал:
— Нам повезло! Куриный бульон ещё горячий. Ну, что я тебе скажу, если не поможешь, останешься голодным. Чисть лук.
Грегори выдал мне три луковицы, огромную чашку и большой керамический нож. Я взял луковицы и осторожно посмотрел на Грегори. Я пытался убедиться, что он действительно собирается заставить чистить лук главу крупнейшей компании города.
— Стой! —
— Ну, ты фашист, — рассмеялся я и подошёл к раковине, понимая, что готовить с Грегори — это то ещё удовольствие.
— А ты знаешь, зачем моют руки? — спросил Грег.
— Чтобы смыть бактерии, а остальные убить мылом, — ответил я, включая кран.
— Не совсем, — продолжил Грегори, вытаскивая из приготовленного бульона курицу и складывая её в пластиковый контейнер. — Немытые руки покрыты отличной питательной средой. По твоему, почему люди оставляют отпечатки пальцев?
— Не знаю, — ответил я, вытирая чистые руки бумажным полотенцем.
— Кожа за счёт многочисленных желез всё время покрывается жиром и другими выделениями, — убирая курицу в холодильник и доставая оттуда белое вино, продолжил Грег.
— Стой. Я днём пить не буду, — запротестовал я.
— Тебе никто и не предлагает, — рассмеялся Грегори, отправляясь во второй рейс к холодильнику. — Руки покрыты питательной средой, на которой бактерии могут очень быстро размножаться. И моешь руки ты не для того, чтобы смыть микроорганизмы, а для того, чтобы лишить их пищи и клейкого вещества, к которому они прилипают.
— Ну, ты прямо кладезь знаний, — улыбнулся я, отрезая у луковицы корешок, чтобы легче было чистить. — Сколько живу, первый раз об этом слышу.
— Я знаю, — выпрямив спину, сказал Грег. — Ты узнаешь от меня ещё много нового. Давай, чисть быстрее.
Я, подцепляя белым керамическим ножом золотистую хрустящую кожуру лука, стал быстро раздевать его. Грегори в это время щёлкнул ручкой включения газа и поставил кастрюльку с бульоном на очень маленький огонь, а большую старую чугунную сковородку — на сильное пламя. Сковородка была очень высокой.
— А что у вас сковородка такая старая? — спросил я.
— Чугунная сковородка — как коньяк, — мельком глянув на меня и продолжая лить в сковороду оливковое масло, ответил Грегори. — Чем старше, тем лучше.
Когда я дочистил третью луковицу и, ополоснув их в холодной воде, положил на блюдечко, Грегори сказал:
— А резать кто будет? Режь пополам, а потом в соломку. Только нож намочи, чтобы не реветь. А то тушь потечёт.
Грегори засмеялся необычным смехом. Делал он это, выдыхая воздух очень короткими очередями. Обычные люди так не смеются. Он всегда смеялся над собственными шутками так, что я больше обращал внимание на его неестественное поведение, чем на содержание шутки. Я не ответил, а стал с приятным хрустом нарезать лук мокрым ножом. Нож был идеально заточен и, вполне может быть, внутри была заключена душа какого-нибудь керамического самурая.
Грег тем временем стал проверять, нагрелось ли масло в сковородке. Он взял вилку, которой выкладывал курицу, и макнул её в кастрюльку. Затем, смешно отстранившись от сковородки, наклонился и капнул бульон в раскалённое масло. Кухня сразу наполнилась громко шипящими звуками и в сковородке стала подпрыгивать капля, постепенно растворяясь и превращаясь в пузырьки. Звук постепенно затихал и Грег нетерпеливо сказал:
— Давай лук, а то поздно будет.
Я высыпал луковую соломку в тарелку и передал Грегу. Он опять отстранился от сковородки и вытянутой рукой, кривя лицо, быстро высыпал лук в масло. Мужчины на кухне — это всегда спектакль. Лук стал активно шипеть и даже выпрыгивать из сковородки от перегретого масла. Грег подождал несколько секунд, пока звук немного затихнет, и стал перемешивать лук большой железной ложкой. Скрежет железа по сковородке вызывал во мне страдания. Мне было жалко антипригарное покрытие.
— Возьми лучше деревянную лопатку, — сказал я. — Отскоблишь покрытие.
— Чугун отскоблю? — спросил Грег и уставился на меня как на простачка. — Чугун пористый и впитывает масло. Поэтому сколько ни скобли, сковородка будет прежней.
Пока Грегори говорил, металл продолжал скрежетать. По кухне стал распространяться аппетитный запах. Я заглядывал в сковородку и видел, как лук становится золотистым. Грег положил туда большой кусок сливочного масла и стал размешивать, очень сильно уменьшив огонь. Он закрыл сковородку крышкой и сказал:
— Теперь нужно оставить томиться примерно на десять минут. В луке есть природный сахар, там сейчас вырабатывается карамель, которая впитается в масло. Это называется карамелизовать лук. В этом весь секрет его готовки. Если его варить, карамели не будет и лук будет паршивым.
Когда прошло десять минут, он снова добавил огонь и открыл крышку, выпустив дополнительную порцию аромата. Он стал медленно читать этикетку на бутылке вина, близко приблизив её к своему лицу.
— Эменталь потри, — коротко сказал Грег, думая, что я понимаю, о чём он говорит.
— Что потереть? — спросил я.
— Сыр в холодильнике, в контейнере с жёлтой крышкой, — ответил Грег, взяв штопор и бутылку вина в руку.
Пока я доставал сыр и искал тёрку, Грегори налил четверть бутылки вина в сковородку. В воздух с шипением взлетело облако пара. Запах усилился, и в аромат добавилась небольшая приятная кислинка. Я тёр сыр и, украдкой глядя на Грега, стал воровать маленькие кусочки, которые оставались в руке после тёрки. Сыр был твёрдым и очень вкусным. Он таял во рту.
— Я всё вижу, — строго сказал Грег. — Не перебивай аппетит для чистоты эксперимента. Лучше нарежь хлеб ломтиками и отрежь кружкой мякиш. Должны получиться хлебные диски.
— Как всё сложно, — улыбнулся я, откладывая натёртый сыр в сторону и открывая деревянную хлебницу.
Грегори дождался, когда выпарится половина вина в сковородке, и, взяв половник, стал заливать содержимое горячим куриным бульоном. Запах в кухне снова изменился. Если бы мы сейчас выпустили аромат в соседний офис, люди там не смогли бы работать.