Социология вещей (сборник статей)

Коллектив авторов

Обязательство четвертое. Люди и нечеловеки связаны историей, что делает их разделение невозможным. Это требование конструктивистской программы остается совершенно непонятным, если выдать его за спор между реализмом и номинализмом (хакинговская «точка преткновения» № 2, см. (Hacking 1999: 80)). Слова и миры не представляют собой два изваяния, стоящие друг напротив друга и символизирующие территории двух государств, только одному из которых следует присягнуть на верность. Слова и миры обозначают, скорее, возможные и не очень интересные пределы, итоги сложнейших практических усилий, инструментальных посредничеств, форм жизни, интересов и участия, благодаря которым создаются новые сообщества-ассоциации. Заявить о необходимости выбора между утверждениями и реальностью, равносильно тому, чтобы противопоставить один берег реки другому, не замечая широкого быстрого потока, протекающего между ними. Философия, которая только регистрирует выбор между реализмом и номинализмом, ничего не говорит о нашей обычной практике отношений с вещами. Она занята политическим упорядочиванием, предполагающим разделение людей и не-человеков (de Libera 1996). Но как только политический порядок модифицирован (что и показали исследования науки), не остается никаких оснований для сегрегации слов и миров, природы и культуры, фактов и представлений. Наоборот, мы убеждаемся в отсутствии такой сегрегации.

Обязательство пятое. Институты, обеспечивающие нормальный переговорный процесс, должны точно определять качество «правильного общего мира»,

на страже которого они стоят. Как я уже говорил выше, самым существенным в конструктивизме является возможность различения между хорошей и плохой конструкцией (а не абсурдный выбор между сконструированным и несконструированным). Философская традиция провела разделительную черту между моральным вопросом «жизненного блага» и эпистемологическим вопросом «общего мира». Но стоит только практическому дискурсу выйти на первый план, и мы сразу же увидим, что два вопроса соединились в один: какой общий мир является наилучшим и наиболее подходящим для совместного проживания [260] ? Теперь слово композиция («собирание» общего мира) обретает смысл, который, начиная с греков, выражается словом «космос» (чему противоположно – «какосмос») [261] . Поиск всеобщего мира даже не начнется, если нам навяжут оппозицию между «не-созданным», всегда уже существующим, одним единственным лишенным ценностей миром, с одной стороны, и «создаваемой» мешаниной противоречивых социальных или субъективных ценностей и требований, с другой. Простого «существования», очевидно, недостаточно для реальности (matters of fact), которую усваивают, присоединяют, связывают и совмещают с разного рода претензиями и интересами. Она должна стать композицией, обстоятельствами (states of affairs) [262] . Идея моего (весьма приблизительного) перечня состоит в том, что теперь мы можем сравнить программы на политической арене и посмотреть, к чему они приведут – к усилению или, напротив, ослаблению пяти перечисленных гарантийных обязательств. Я считаю, что этот список дает нам гораздо более эффективный инструмент классификации, чем система баллов, изобретенная Хакингом (Hacking 1999: 199) [263] . Поскольку у нас нет лучшего термина (я бы предложил «композиционизм», но он без родословной), давайте оставим слово «конструктивизм» для партий, которые выполняют обязательства и назовем «натуралистами» или «деконструктивистами» тех, кто не в состоянии платить по счетам. «Натуралисты» настаивают только на первой гарантии и не заботятся об остальных. «Партия деконструкции» старается сохранить второй и пятый пункт, но пренебрегает прочими. Я готов полностью отказаться от слова «конструктивизм», при условии, что найдется другое, способное определить тот конституционный порядок, о котором я говорил с помощью конструктивистской метафоры. Любой термин хорош, если он позволяет охарактеризовать то, что a) не всегда нас окружало; b) скромного происхождения; c) составлено из разнородных частей; d) не является полностью подконтрольным изготовителю; e) могло не возникнуть; f) преподносит сюрпризы, а также налагает обязательства; g) нуждается в защите и поддержке, чтобы существовать. Я признаю, слишком много определений для одного маленького слова, да еще такого, которое оканчивается убийственным суффиксом «изм».

260

Отметки «2» и «3» на измерительной шкале Хакинга подразумевают именно это, переводя «контингентный характер» X (отметка «1») на уровень «X есть нечто плохое» и, далее, на уровень «от X следует отказаться». Но здесь не признаются ни третье, ни четвертое обстоятельство, потому что мир, который настанет после «революции», будет точно таким же монолитным и закрытым для обсуждения, как тот, который революционеры хотят изменить.

261

Это условия, которые позволяют вместо различения между фактом и ценностью, поставить следующие два вопроса: какие сущности нам следует принять во внимание? Как они могут быть связаны воедино? (Latour 1999b).

262

Чтобы выявить разницу между двумя традициями эмпиризма и двумя соответствующими уровнями политической эпистемологии, я постарался уловить техническое значение английского различения между «matters of facts» и «states of affairs».

263

Самого себя я бы не смог «подсчитать», руководствуясь шкалой Хакинга, несмотря на то, что являюсь одним из «подопытных кроликов» его книги. На мой взгляд, даже его собственная глава о доломитах не поддается учету в данной системе.

Если бы только конструктивизм и деконструкция могли разойтись

Почему мое решение, скорее всего, окажется неудачным? Отнюдь не потому, что слово «конструктивизм» – это красная тряпка для участников «научных войн» (я все еще надеюсь, что их можно успокоить) [264] . Это слово связано с деконструкцией, вот что представляет гораздо большую опасность [265] . Приставка «де» как будто должна указать на противоположное направление, но этого явно недостаточно для критического духа, который тут же поднимает ироничную голову и, ликуя, говорит: «Если X —это конструкция, то мы легко можем „деконструировать“ ее в пыль». Отношение «конструкции» к «деконструкции» выглядит столь же необходимым, как экологическое отношение добычи к хищнику. Произнесите слово «конструкция», и вместо того, чтобы подумать, какие имеются средства и ресурсы для сохранения или реставрации постройки, Злой Волчище сразу зачавкает деконструктивистской пастью в страстном предвкушении. Дело в том, что сторонники критицизма разделяют со своими жестокими врагами, фундаменталистами, как минимум одну общую предпосылку: они тоже полагают, что если нечто создано, это само по себе является доказательством такой его неполноценности, что его следует деконструировать до тех пор, пока не будет достигнут угодный им идеал, – а именно то, к чему вообще не приложены человеческие руки [266] .

264

Я, во всяком случае, попытался сделать это в работе (Latour 1999b).

265

Интересно отметить, что среди архитекторов есть только один явный деконструктивист – и даже дерридианец – Даниэль Либескинд. Но даже беглого визита в построенный им клаустрогенный, волнующий и величественный еврейский музей в Берлине достаточно, чтобы понять, что он тоже конструктивист и притом мастер своего дела.

266

Об этой мечте см. работы Галисона, Кернера и Мондзайна в (Latour and Weibel 2002).

Деконструктивизм выбирает извилистый путь, чтобы обогнуть те вершины, которые конструктивизм или композиционизм, стремятся покорить – пусть и ценой «петляния» по склонам. Не странно ли, что такие разные по своим целям способы

движения путают друг с другом? Правда, с большого расстояния они выглядят одинаково, поскольку сильно отклоняются от прямого пути, о котором грезят фундаменталисты. Они оба настаивают на неизбежных посреднических искажениях, т. е. на тех властных арбитрах, которые закрывают прямой доступ к объективности, истине, морали, священному или прекрасному. Но этим сходство исчерпывается. Деконструкция зигзагами сползает вниз, чтобы избежать опасности Присутствия. Композиционизм, петляя, идет в гору, стараясь ухватить столько Присутствия, сколько возможно. Деконструкция ведет себя так, как будто для слов не существует страшнее опасности, чем нести слишком много значений. Композиционизм, напротив, пытается выжать как можно больше реальности из хранящих ее ломких и хрупких посредников. Путь деконструкции извилист, потому что она все время отсрочивает произнесение слов, композиционизм хочет быть честным и петляет, чтобы обойти только самые неприступные кручи на пути вверх. Один убегает от Божественного лика, и желал бы его стереть, другой знает, что лика «самого по себе» не существует, а потому стирать нечего: лик должен быть написан и переписан во многих неподражательных воспроизведениях и представлениях (см. работу Кернера (Koerner 2002)).

Деконструктивисты ведут себя наподобие прославленных французских генералов, которые всегда отставали на одну войну: они еще бьются с наивностью, непосредственностью, «естественностью», как будто задача интеллигенции по-прежнему состоит в освобождении народа от избытка веры. Они так и не поняли, что критический дух давно умер от передозировки неверия. Так же как миниатюризация компьютеров сделала их общедоступными, массовое производство уменьшенных «моделей» критического духа удешевило сомнение настолько, что теперь любой может с легкостью сомневаться в самой сильной и крепкой достоверности, без усилий «деконструировать» самые прочные и высокие здания. Почему деконструктивисты никак не поймут, что «наивная вера в авторитеты» уже сменилась столь же массовой «теорией заговора», и этот общедоступный и дешевый ревизионизм вызывает мутации критического духа, который обращается в свою противоположность – «наивное неверие в авторитеты», или «критическое варварство» [267] . Композиционисты, напротив, работают не над разоблачением веры, а над кропотливым производством доверия. Они считают, что наивность не представляет ужасного греха, но является утраченной живительной добродетелью, которая должна быть обретена вновь, в муках. Они не хватаются за пистолет, заслышав слово «достоверность», потому что знают, каких трудов стоит произвести даже малую толику этого драгоценного продукта.

267

Я думаю, не случайно на Всемирный торговый центр обрушились два критических варварства, – одно вслед за другим. Первое развалило его до основания, а второе добавило к ущербу еще и оскорбление, – утверждая, что это было дело рук самих жертв, которым помогали ЦРУ и Моссад… Честь вбить последний гвоздь в гроб критицизма принадлежит Бодрийяру: не хотел ли он сказать, что Башни, эти «образы саморазрушающегося капитализма» (выражение г-на Бен-Ладена), сами себя разрушили, привлекая летящие самолеты, чтобы совершить суицид? (Baudrillard 2002). Можно только надеяться, что такой широкий жест, такое предельное саморазрушение нигилистической мысли о нигилистическом акте саморазрушения, станет последним вздохом критического варварства… Но, увы, история показывает, что нигилизм не имеет дна.

Можно ли убедить критическое сознание в том, что конструктивизм означает лишь медленное и постепенное достижение объективности, моральных норм, гражданского мира, благочестия, и потому все едва различимые посредники практик должны быть заботливо собраны и сохранены (а не развенчаны и уничтожены)? Боюсь, потребовались бы такие глубокие сдвиги в нашей интеллектуальной экологии, что их трудно себе вообразить [268] . Тем не менее, эта перемена необходима, если мы решимся на следующий, еще более трудный шаг – убедить фундаменталистов, что конструктивистская идиома может предоставить им прочную и долговременную гарантию спасения ценностей, за которые они столь поспешно готовы умереть. Сколько еще времени должно пройти, чтобы слово «конструкция» перестало звучать как медицинский приговор или признание слабости – приманки для деконструктивистов? Сколько еще будет звучать в этом слове воинственный клич, призыв к оружию, а не мольба о приумножении заботы и внимания, не вопрос: «Как лучше построить?»

268

Выставка «Iconoclash» была, на мой взгляд, такой попыткой локальной экологической перепланировки в садах, где произрастают наши предрассудки.

В заключение – шутка в духе рейтингов Яна Хакинга. Я предлагаю следующий тест.

Когда вы слышите, что нечто дорогое для вас назвали «конструкцией», вашей первой реакцией будет (отметьте подходящий вариант ответа):

а) схватиться за пистолет;

б) замахнуться кувалдой;

в) возвести строительные леса.

Ответ. Если вы отметили «а», то вы – фундаменталист и готовы уничтожить любого, призывающего к разрушению, устоять перед которым может лишь то, что не создано руками человека. Если вы отметили «б», тогда вы деконструктивист, полагающий, что «конструкция» доказывает слабость постройки и, следовательно, ее нужно превратить в руины, дабы расчистить путь для лучшей и более прочной структуры, не тронутой человеческими руками. Если вы отметили «в», тогда вы конструктивист, или, скорее, композиционист, посвятивший себя именно сохранению и поддержанию хрупких жилищ.

Если же вы отметили все три пункта, тогда вы безнадежно сбиты с толку…

Перевод с английского Ольги Столяровой

Литература

Baudrillard, J.(2002). L’esprit du terrorisme.Paris: Galel'ee. Bensaude-Vincent, B. (1998). Eloge du mixte. Mat'eriaux nouveaux et philosophie ancienne.Paris: Hachette Litt'eratures.

Bijker, W. (1995). Of Bycicles, and Bulbs: Toward a Theory of Sociotechnical Change.Cambridge, Mass.: mit Press.

Bloor, D. (1999). «Anti-Latour» in Studies in History and Philosophy of Science30, no. 1: 81–112.

Bourdieu, P. (1986). «La Force du droit». Actes de la recherch'e en sciences socials64: 3–19.

De Libera, A. (1996). La querelle des universaux. De Platon а la fi n du Moyen Age.Paris: Le Seuil.

Favereau, O. (2001). «L’'economie du sociologue ou penser (l’orthodoxie) а partir de Pierre Bourdieu». In Le travail sociologique de Pierre Bourdieu. Dettes et critiques. Edition revue et augment'ee,edited by Bernard Lahire. Paris: La D'ecouverte.

Galison, P. (2002). «Images Scatter into Data, Data Gathers into Images». In B. Latour, and P. Weibel (Eds). Iconoclash. Beyond the Image Wars in Science, Religion and Art.Cambridge, Mass, mit Press pp. 524–537

Geslin, P. (1994). «Les salins du B'enin et de Guin'ee, ou comment l’ergonomie et l’ethnologie peuvent saisir le transfert de techniques et de soci'et'es». In De la pr'ehistoire aux missiles balistiques – l’intellegence sociale des techniques,edited by Bruno Latour and Pierre Lemonnier. Paris: La D'ecouverte.