Содержанки
Шрифт:
– Знаешь, чего я ужасно боюсь? – спросил он, когда уже поздно ночью мы возвратились в отель.
– Чего?
– Что ты решишь, что для меня это – так просто. Взять и привезти девушку в отель, провести с ней три дня. Что это для меня – норма.
– А что, не норма? – удивилась я. – Обычно ты привозишь сюда парней?
– Юля! Ты знаешь, это, возможно, совершенно неуместно, и мы совсем еще не знаем друг друга… Но я хочу, чтобы ты знала, что все это для меня очень, очень важно и очень серьезно. С того самого момента, когда я увидел тебя… Помнишь, ты смотрела на меня
– Я помню, – вздохнула я. – Но ты не должен… Поверь, я все понимаю.
– Я не понимаю! Я не могу понять… Ты же совершенно удивительная. Ты даже сама не знаешь, какая ты удивительная. И я. Господи, я же совершенно обычный парень. Я даже деньги не научился зарабатывать. Не могу, знаешь, не могу. Вся наша медицина – это либо нужно иметь железное сердце, чтобы никакой совести, никакого сострадания, либо…
– Железное сердце быстро ржавеет, – грустно протянула я. – Слушай, а мы можем развести камин? Раз уж он у нас есть.
– Он у нас есть, – после долгой паузы кивнул Архипов.
Да, он не ошибся, он понял меня правильно. Это можно было считать приглашением с моей стороны. Я приглашала его к себе на ночь. Так просто и безо всяких условий, и причина этому была проста. В нашем распоряжении имелось совсем немного времени. Он не знал об этом, а я знала. И я не собиралась, не могла себе позволить его терять.
Глава 14, в которой меня так и тянет пуститься в пляс
Любовь необъяснима. Она не имеет никакого смысла, никаких причин, и нет никаких шансов устоять против ее разрушительной силы. Все аргументы разума отступают, когда рядом с тобой напротив теплого каминного огня сидит и смотрит на тебя мужчина, с которым хочется остаться на всю жизнь. Кто-то считает, что рожденные в муках люди остаются одиноки до тех пор, пока не найдут свою вторую половинку – родственную душу, с которой еще до рождения были соединены невидимыми, но нерушимыми связями. Обретая друг друга, две половинки становятся одним целым, любовь делает жизнь полной смысла, и счастье уже никогда не покидает их сердец.
Я во всю эту дребедень не верю ни на грош. Наивные бредни романтиков. Никто никого никогда и ни с кем не разлучал, все прилипают друг к другу, панически боясь одиночества, и все это происходит хаотически, без всякой логики. И люди, которые настолько не подходят друг другу, что и минуты не могут провести вместе не ругаясь, эти люди женятся, рожают детей, ругаются, расходятся и заводят любовниц. Вот и вся любовь. И все-таки получается, что по дороге есть риск встретить по-настоящему хорошего человека.
– Знаешь, я ведь совсем даже и не принц. Многие к нашему брату с трепетом относятся, мол, медицина – это благородно и все такое. Но я сам не считаю, что чего-то добился. Даже наоборот, все, чего хотел, осталось где-то… далеко за бортом. Все как-то получилось неправильно. Столько каких-то бытовых вопросов. Бумажки какие-то, разнарядки сверху. Нет места для подвига, – усмехнулся Архипов.
– Так ты хотел подвиг совершить? Спасти ребенка из огня или вроде того?
– Не знаю. Может быть. – Он пожал плечами.
– Нет, правда. Вот чего ты хотел добиться? – настойчиво спросила я, лежа на животе и глядя на переливы теплого огня в камине. – О чем ты мечтал, когда был маленьким? Хотел стать доктором? Или космонавтом?
– Я решил стать врачом, когда у меня аппендицит вырезали. Мне было лет десять, и мне было так страшно, просто мама дорогая! И потом – сирена, мелькающие огни в окне «Скорой», и носилки, на которых меня выносили.
– Все так романтично, – усмехнулась я.
– А ты сама когда-нибудь попадала в больницу? Вот так, чтобы было страшно до ужаса? – спросил Архипов, проведя ладонью по моему обнаженному плечу.
Все стало одновременно и проще, и сложнее после того, как два тела, сплетенных вместе, совершили падение, которого я так боялась и так желала. Мы лежали вдвоем на пледе, постеленном перед камином. Мы разговаривали и целовались. Вот уж не думала, что можно получать такое невероятное удовольствие от разговоров. За окном было темно, а в комнате тепло. И он, совсем рядом, близко, я могу уткнуться носом в его плечо.
Я вспомнила, как лежала в больнице – нога в перетяжке, внутри какие-то спицы, стальные устройства, чтобы скрепить разломанную кость, и я полна ужаса и не могу найти никакой точки опоры. Кто-то спрашивает, кому позвонить, но я только мотаю головой – никого у меня нет. Никого, кто бы сказал мне, как же жить дальше. «Главное, чтобы вы смогли нормально ходить», – говорят мне, пожимая плечами. Вот так и разваливается мир на две части. И все на свете – только моя проблема, от этого дня и до конца моих дней.
– Нет, в больницах я не была, но однажды занималась йогой и у меня было это… люмбаго, кажется. Любмаго? Есть такая болезнь, да?
– Да, неприятная штука, – нахмурился Архипов. Он присел и провел рукой по моему позвоночнику. Сильные пальцы совсем не романтично, по деловому перебрали все позвонки один за другим, задержались на парочке, как раз там, где в свое время пряталась самая острая боль.
– Ай, осторожнее.
– А ты вообще чем лечишься? К специалистам обращалась? – спросил он, и в его голосе появились те властные и вместе с тем заботливые нотки, которые меня всегда раздражали. Все мужчины постоянно норовят взять все в свои руки, независимо от того, насколько мне этого хочется, насколько я хочу и готова отдавать себя в эти добрые или не очень добрые руки.
– Я лечусь подорожником. И зеленкой. – Я рассмеялась и села. – И еще заговорами. Дружу с шаманами.
– Эй, ты с этим не шути. Позвоночник – штука нужная. Осыплется – обратно не соберешь. Слушай, у меня есть хороший мануальщик…
– А сам-то ты не хочешь мной заняться? – спросила я, томно закатывая глаза.
– Сам я по этой части не очень. Надо будет, конечно, купить разогревающую мазь. Слушай, так тебе тогда на лыжи вставать и не рекомендуется.
– Вот и славно. Слушай, Архипов, что же ты за человек-то такой? Женщина тебе намекает, намекает, а ты… – Я сделала вид, что обижаюсь и выгнулась кошкой, подставив губы для поцелуя.