Содержательное единство 2001-2006
Шрифт:
Если какая-то часть российской элиты хочет свой капитал и свои позиции спасти, она их должна своей проектностью намертво "приклеить" к государству, к национальным интересам. А до тех пор, пока этого не случится, мы будем наступать все на те же грабли – в Абхазии, в Узбекистане, в Таджикистане, в Катаре, – где угодно. Потому что без проекта это везде происходит по указанному мною "правилу бессубъектности".
Но что самое тяжелое в этом правиле, – так это то, что мы имеем в наличии мировой кризис проектности. Права – внутреннего, духовного, интеллектуального – на свой проект нет ни у кого.
Может быть, ислам с его реальными компонентами воли, с идейной интегрированностью миллиардных масс населения, с его нагретостью, на что-то дерзнет… Хотя вряд ли… Мировая проектная культура, элемент за элементом, уничтожается. Люди просто перестают осознавать, что такое проект, как это выстроено, какие уровни понимания и вовлеченности для этого необходимы.
Значит, единственное, что можно пока что поддерживать на нашей территории, – это какие-то очаги аналитической и интеллектуально- и политически-заряженной культуры. Но подобные очаги не есть "политические машины". У них совершенно другие предназначение, функция, роль. И они на каком-то этапе, возможно, либо соединятся с политическими машинами, либо сами вырастят эти машины. Либо… либо здесь у нас вообще не будет ни таких очагов, ни политических машин, а произойдет какое-нибудь очередное нашествие.
Итак, если Буша осенью удастся "завалить", то нынешняя "антибушевская" коалиция, включающая Европу, ислам и китайцев, рассыплется. Начнется глобальное переконфигурирование. Если Буша не удастся завалить сейчас, его завалят через два или четыре года.
Что касается самой России, то она в сложившейся ситуации могла бы выбрать свой курс, и двигаться почти куда угодно. Но у нее есть два ограничения: бессубъектность и счетократия. Счетократия поддерживает бессубъектность. Бессубъектность – счетократию. Замкнутый круг.
Соответственно, политический климат всех событий, в которые мы погружены, носит игровой характер. В них всегда есть некто атакующий и некто контратакующий. Кто-то кого-то "подставляет". И всюду наблюдается одна и та же "химия" ситуативных решений и "дерганий", потому что в бессубъектности почти все игровые фигуры уже "пристегнуты" к международным силам с противоположными устремлениями.
И эти-то мировые силы знают, чего хотят. А здесь, в России – игровые фигуры и группы этого не знают или не понимают. Поэтому одних подталкивают в одну сторону, других – в другую. Они сшибаются, и возникает та самая дестабилизация, которой все боятся. И единственный тормоз в таких процессах – тормоз собственной субъектности.
Если вы думаете, что описывать такую картину мне нравится, что мне легче постоянно считать "пассивными слагаемыми" процесса народ, историю и пр., это – глубокая ошибка. Я описываю не те картины, какие мне нравятся, а те, которые вижу и которые считаю адекватными реальности. В противном случае, повторю, можно оказаться просто смешным. А мне бы хотелось, чтобы наше понимание ситуации было достаточно адекватным.
И хорошо бы еще, чтобы от понимания – был сделан следующий шаг.
29.04.2004 :
Сергей Кургинян
Есть закономерность, которая мне представляется очевидной, но людям, находящимся по другую сторону диалога между интеллектуалами и властью, она почему-то непонятна.
Закономерность эта выражается в следующем: чем более явно ослабевает общество, тем сильнее угроза разрушения государства. "В здоровом теле – здоровый дух".
Невозможно сильное государство при непрерывно слабеющем обществе. Когда ссылаются на слова Ключевского: "Государство богатело, народ хирел", – мне хочется напомнить, что, во-первых, это кончилось тем, чем кончилось, а во-вторых, происходило все же не совсем так.
То, о чем я собираюсь говорить, складывается из двух частей.
Первое: хочет ли кто-то развалить государство, еще раз активно по нему ударить?
И второе: когда он бьет, он бьет – по гранитной скале, по кирпичной стене, по сгнившей деревянной стене, по картону? То есть он бьет по прочной конструкции: ударил – и пальцы себе сломал? Или по листу ватмана, который элементарно протыкает?
Конечно, прочность государства зависит от системы управления, устройства государственных институтов, в какой-то степени, от консолидации элиты. А все это, в свою очередь, существенным образом зависит от того, какова мощь той общественной субстанции, которую называют народом.
Если в стране все процессы движутся в сторону умаления этой социальной субстанции, бесполезно бесконечно укреплять государственные институты, системы и структуры. Нельзя ослаблять общественную ткань и надеяться, что разрыв между укреплением оболочки и деградацией всего, что ее наполняет, не приведет к деструкции. Это – само по себе деструкция.
Вопрос также не в том, можно или нет применять командные методы; их можно и нужно применять. Вопрос и не в том, нужно ли душить антигосударственные элементы; их можно и нужно душить. Главное, что все это имеет успех только в ситуации реального восходящего социального потока.
Именно в этом – колоссальная разница между гнилыми репрессивными режимами и настоящими диктатурами.
Диктатура Сталина была настоящей постольку, поскольку внутри нее шел восходящий социальный поток. Люди из деревень ехали в города, получали образование, новые специальности, активно работали и строили новые заводы. И всякий раз это можно было показать, и все это видели собственными глазами. Вот возник Днепрогэс, вот – Магнитка, вот – новый образовательный поток, вот – другая армия, другая демографическая тенденция, вот, вот, вот…
На этом фоне развивались и процессы иного рода, о которых много сказано и написано. Когда начинали с того, что сажали тех, кто действительно представлял государственную или общественную угрозу, а заканчивали тем, что писали донос на соседа по квартире, чтобы сделать ее из коммунальной отдельной.
Все это вместе запутывалось в сложные социальные клубки, обрастало неким массовым ужасом, опутывалось чиновным мурлом с пятью извилинами. В результате происходило действительно катастрофическое ослабление элиты…