Софья Алексеевна
Шрифт:
— У каждого свои желания. Только там царевны в малолетстве помирали. Как у Прасковьи будет, еще неизвестно.
— Да Бог с ней, с Прасковьей Федоровной. Хуже, коли Лопухина сыновей почнет приносить.
— Вот потому и хочу поход Крымский повторить. Не может он на этот раз не удаться.
— Это почему же? Заговор какой знаешь?
— А знаешь, Марфушка, не хуже заговора. Всех дел-то нашим военачальникам до места дойти, в переговоры с османами вступить да мир-то и подписать. О войне тут и речи нету.
— Так-то оно так, Софья Алексеевна, да
— Не уговаривай, Марфа Алексеевна, толку от меня не добьешься. Как я тебе верить могу, когда ты всегда противу князя доказательства находишь?
— Кажись, тем разом о его же удобствах хлопочу.
— Ан нет, царевна-сестрица, не о них, вовсе не о них! Будет другой человек войском командовать, пиры-ночлеги устраивать, ему вся слава от мира заключенного и достанется. Князь Василий Васильевич ни при чем окажется.
— И так его вознаградишь не жалеючи.
— Вознаградить можно — все в моих руках. Да людишки-то опять против него стоять будут. Раз не посчастливилось прошлым разом, исправить надо. Там же. Так же.
— Не обманывай себя, Софья Алексеевна. Ничем ты тому старому горю не поможешь.
— Еще как помогу.
— Так думаешь. А песню куда денешь? Песня-то она страшнее всяких грамот, летописцев любых. Она в живой памяти останется. От деда к внуку переходить станет: «А Москвой князю ехать, — было стыдно».
— Вот потому и хочу, чтобы князь в поход отправился. Вернется с победой, тогда Бог с ней, с песней-то.
— Только и о попах подумай, каких в поход отправишь. Тяжело о том говорить, только не любит тебя преосвященный, больно не любит.
— Да он и на словах не больно любезен.
— Бог с ними, со словами. Лишь бы не подучил своих попов, чтоб против тебя и князя рассуждали. Сила ведь у них в руках, великая сила. Это в сказках над ними трунить можно, в жизни-то каждому боязно.
— Федор Леонтьевич, зайти тебе велела. Нужен ты мне.
— Что прикажешь, государыня-царевна Марфа Алексеевна?
— Приказать ничего не прикажу. Расскажи ты мне, что с войском нашим деется. Неужто опять не солоно хлебавши домой ворочаться будет?
— Уже ворочается, царевна.
— Господи! Да случилось-то что? С утра к сестре пошла, на нее глядеть страшно. Почернела лицом вся. Глядит — не видит.
— Оно напрасно великая государыня все так близко к сердцу принимает. В государстве ведь как: здесь не устроится — в другом повезет.
— Мне твои рацеи, Шакловитый, ни к чему. Ты мне дело говори. Что приключилося? Ведь никаких боев не проиграли, воинов своих не положили, городов не оставили.
— Все так, государыня-царевна, да оттого не легше. Далеко наше войско тем разом дошло — до самого Перекопа, откуда после степей южных крымская земля начинается. Хорошо дошли, весело, а тут заминка вышла.
— Да не тяни ты душу — какая заминка?
—
— Да ведь море-то рядом.
— Что из того, царевна. Соленое оно. Из него не напьешься. Видимость одна, что вода.
— А переговоры?
— Переговоры начались. Больше скажу — хорошо пошли, да как турки приметили нашу слабинку, так тянуть начали.
— Что ж, каждый свою пользу блюдет.
— Может, и иначе было. Рассчитали турки, что без воды нашим не устоять, а о воде никто и не подумал. Лазутчики ихние им и донесли.
— И они тянуть стали.
— Полагаю, что так. Только пришлось князю Василию Васильевичу переговорам конец положить да в обратный путь собираться. Да сказывают, он и не жалел вовсе. Больно жажды напугался.
— За испугом у Голицына дело не станет. Нет причины, сам придумает.
— Вот теперь великая государыня и думает, как дорогих гостей в первопрестольной принимать, чтоб без ущербу для чести государственной было.
— Какая уж тут честь! Наградит всех непомерно, и дело с концом.
— Да есть, государыня-царевна, и еще одна загвоздка. С рекой Амуром.
— Там-то что стряслось?
— Ввечеру посланец от Головина примчался, сколько коней в дороге дальней загнал. Сам еле жив остался. Пришлось Головину [130] в Нерчинске мир с Китаем подписывать. [131]
— Что ж тут плохого?
— Как посмотреть.
— Знаю, китайцы там разбушевались, того гляди, войною могли на нас пойти.
— Вот потому Головин и отдал им все, что казаки завоевали, все до последней пяди.
130
Головин Федор Алексеевич(1650–1706) — государственный деятель, дипломат, граф (с 1701 г.), сподвижник Петра I.
131
Нерчинский договор 1689 г. заключен 27 августа после военного конфликта, вызванного стремлением маньчжурской династии завоевать освоенное русскими Приамурье. Русским были навязаны статьи договора, вынудившие оставить обширные территории, в то же время были приняты положения, открывавшие возможности к развитию политических и торговых отношений.
— О чем ты говоришь, Федор Леонтьевич?
— Об Амуре-реке, матушка царевна. Отдал Головин китайцам оба его берега, будто наших там и не бывало. Нерчинский тракт это называется. Одно утешение, от столицы далеки земли приамурские. А жаль, больно жаль!
— Эх, Софья Алексеевна, Софья Алексеевна, досталися тебе помощнички — в дурном сне не приснятся. Ладно, Федор Леонтьевич, ты поменьше болтай, а я к государыне пойду. Оно и понятно, как нехорошо у нее на душе теперь.
<