Соглядатай (сборник)
Шрифт:
В одном из его движений Матиас отчетливо увидел, что тот не носил наручных часов. В тот момент, когда моряк поднял обе руки, чтобы закрыть на кузове почтового грузовичка брезентовый чехол, его запястья выпростались из-под рукавов матросской блузы. На запястье его левой руки не оказалось той светлой полоски, которая была бы заметна на коже, если бы он снял свои часы недавно – например, чтобы отнести их в починку. Его часы действительно никогда не требовали ремонта. Просто по будням моряк их не носил, боясь повредить во время работы.
Обе руки опустились. Матрос что-то прокричал, но от шума двигателей с корабля было ничего не разобрать; в то же время он отошел от машины в сторону и махнул на прощанье шоферу. Грузовичок, который стоял с включенным мотором, тут же отъехал и начал быстро и уверенно разворачиваться вокруг небольшой будки, принадлежащей пароходной компании.
Служащий
Было ровно семь часов. Матиас, у которого время было рассчитано очень четко, с удовлетворением отметил этот факт. Если туман будет не слишком густым, пароход придет вовремя.
В любом случае, как только он окажется на месте, нельзя будет терять ни минуты; главная трудность его поездки как раз и заключалась в ее кратковременности. В самом деле, пароходная компания совершенно не упрощала его задачу: корабли за один день совершали рейс туда и обратно всего два раза в неделю – по вторникам и пятницам. О том, чтобы снять номер в гостинице и остаться на острове на четыре дня, то есть практически на всю неделю, не могло быть и речи: вся прибыль от операции – или почти вся – оказалась бы растраченной. Так что придется довольствоваться этим единственным и очень коротким отрезком дня между прибытием парохода в десять часов и его отплытием обратно в шестнадцать с четвертью. Таким образом, у него было шесть часов пятнадцать минут, или триста шестьдесят плюс пятнадцать – триста семьдесят пять минут. Само собой напрашивалось подсчитать: если он собирается продать восемьдесят девять пар часов, сколько времени он может посвятить каждой из них?
Триста семьдесят пять делить на восемьдесят девять… Если взять девяносто и триста шестьдесят, ответ получится сразу: четырежды девять – тридцать шесть, – по четыре минуты на одну пару часов. С точными же значениями получается даже небольшой запас: с одной стороны, пятнадцать минут, которые не были учтены при вычислении, а с другой стороны, время, соответствующее продаже девяностой пары часов (которые уже проданы), – то есть еще четыре минуты; пятнадцать и четыре – девятнадцать, – девятнадцать минут в запасе, чтобы не опоздать на пароход. Матиас попытался представить себе эту идеальную сделку, которая длится всего четыре минуты: приход, рекламная болтовня, демонстрация товара, выбор изделия, уплата стоимости, указанной на ценнике, прощание. Даже если не брать в расчет колебания клиента, дополнительные пояснения, споры о цене, можно ли надеяться, что за такое короткое время удастся совершить сделку от начала до конца?
Последний дом на выезде из поселка по дороге к большому маяку был совершенно обычным: одноэтажный, всего с двумя квадратными окошками по обеим сторонам низкой двери. Проходя мимо первого окна, Матиас стучится в стекло и, не останавливаясь, идет к двери. Ровно в ту секунду, когда он подходит к ней, дверь перед ним открывается; ему даже не приходится замедлять шаг, чтобы пройти в коридор, а затем, сделав четверть оборота направо, – в кухню, где он сразу же кладет свой чемоданчик на большой стол. Ловким жестом он открывает замок; крышка откидывается, как на пружине. Сверху лежат самые дорогие часы; левой рукой он берет первую картонку, а правой приподнимает защитную бумагу и пальцем указывает на три пары прекрасных дамских часов по четыреста двадцать пять крон. Хозяйка дома стоит рядом с ним в окружении двух старших дочерей – по одной с каждой стороны (чуть пониже ростом, чем мать), – все трое неподвижны и сосредоточенны. Хором они все трое быстро, одинаково и совершенно синхронно кивают головой в знак согласия. Матиас уже снимает – почти сдирает – с картонки одну за другой три пары часов и отдает их трем женщинам, которые одна за другой протягивают за ними руки – сначала мать, потом девушка справа и девушка слева. Заранее приготовленная сумма уже лежит здесь, на столе: одна купюра в тысячу крон, две купюры по сто крон и три серебряные монеты по двадцать пять крон – тысяча двести семьдесят пять, – или трижды по четыреста двадцать пять. Дело сделано. Чемодан захлопывается с сухим щелчком.
Перед уходом ему хотелось сказать несколько
Недавно подновленная блестящая краска удивительно похоже имитировала древесные сучки и прожилки. По звуку можно было без сомнения определить, что под этим обманчивым слоем сама дверь была сделана не из настоящего дерева. На ней, на уровне его лица, были нарисованы рядом два округлых сучка, похожих на два больших глаза – или, точнее, на пару очков. Они были тщательно выписаны, что непривычно для подобного рода художественной отделки; но при всей своей, в некотором смысле, реалистичной фактуре их очертания являли собой совершенство, которое почти выходило за рамки правдоподобия; короче говоря, это было искусственное лицо, казавшееся таким в силу своей соразмерности, как будто даже его неправильности были подчинены каким-то законам. Тем не менее найти какую-либо особенную деталь, которая с очевидностью доказывала бы, что подобный рисунок в природе невозможен, было непросто. Неправдоподобие общей симметрии всегда можно объяснить каким-нибудь заурядным приемом столярного искусства. Стоит лишь на этом самом месте соскоблить краску, и, возможно, на дереве обнаружатся два настоящих сучка именно такой формы – или, во всяком случае, имеющих весьма похожие очертания.
Древесные волокна образовывали два темных кружка, каждый из которых имел утолщение по нижнему и верхнему краям, а также небольшой торчащий кверху нарост. Скорее они напоминали не пару очков, а два объемно нарисованных, прикрепленных двумя болтами кольца, которые отбрасывают тени на деревянную дверную доску. Расположение колец, несомненно, было неожиданным, а их скромные размеры, казалось, не слишком соответствовали толщине обычно используемых пеньковых канатов: к ним можно было привязывать разве что небольшие бечевочки.
Из-за зеленых водорослей, которые росли у подножия причала, Матиасу приходилось тщательно выбирать, куда ставить ногу, так как он боялся поскользнуться, потерять равновесие и повредить свой ценный груз.
Пройдя несколько шагов, он оказался в безопасности. Взобравшись по склону причала на гребень мола, он пошел дальше по дороге, ведущей прямо к набережной. Однако толпа пассажиров расходилась очень медленно, лавируя между сетей и ловушек, и Матиас не мог идти так быстро, как ему хотелось. Расталкивание соседей ни к чему не приводило ввиду узости и затрудненности прохода. Оставалось плыть по течению. Тем не менее он чувствовал, что его охватывает легкое беспокойство. Ему слишком долго не открывали. На сей раз, подняв руку на уровень лица, он вновь постучал – между двух нарисованных на дереве глаз. Дверь, без сомнения очень толстая, отозвалась приглушенным стуком, который, наверное, был едва слышен внутри. Матиас собрался было постучать еще раз своим широким перстнем, но из прихожей донесся шорох.
Теперь предстояло сделать что-нибудь более реальное. Покупательницы непременно должны с ним поговорить, а для этого надо самому завести с ними беседу. Слишком торопливые действия тоже могли быть серьезной помехой в деле: можно действовать быстро, но при этом оставаться естественным.
Дверь приоткрылась, и из нее недоверчиво выглянула голова матери. Визит неожиданного гостя оторвал ее от работы, и, увидев перед собой незнакомое лицо – на таком маленьком острове она знала решительно всех, – она уже приготовилась захлопнуть двери. Матиас был человеком, который зашел по ошибке, а может, и коммивояжером, что еще хуже.
Разумеется, она не стала задавать вопросов. Тогда он совершил огромное, как ему показалось, усилие: «Здравствуйте, мадам… – произнес он. – Как поживаете?» Дверь захлопнулась у него перед носом.
Дверь не захлопнулась, но по-прежнему оставалась закрытой. Матиас почувствовал, что начинает кружиться голова.
Он заметил, что идет слишком близко к краю мола с той стороны, где нет парапета. Он остановился, чтобы пропустить группу людей; из-за нагромождения пустых ящиков и корзин проход становился все более узким, прижимая людскую вереницу к опасному краю. Он взглянул на воду, которая поднималась и опускалась у каменного подножия неогражденной вертикальной стены. В тени пристани она была окрашена в темно-зеленый, почти черный цвет. Как только проход освободился, Матиас отошел от края – влево – и продолжил свой путь.