Соки земли
Шрифт:
И она поплелась за Елисеем по лесу, съежившаяся от старости, сухонькая, серая и любопытная, неугомонная.
Она направлялась к старику Сиверту сказать, что это она – Олина – уговорила Елисея пойти.
Елисея же не надо было принуждать, уговорить его не стоило никакого труда.
Он, в сущности, был лучше, чем казался, этот Елисей. И был он по-своему ловкий парень, добрый и смышленый от природы, только не очень крепкого сложения. То, что он не особенно стремился из города в деревню, имело свои причины. Он ведь знал, что мать его отбывала наказание за убийство, в городе об этом ему никто не говорил, ну, а в деревне
Недаром же он несколько лет прожил с товарищами, научившими его большей вдумчивости и деликатности, чем у него было раньше. Разве вилка не так же необходима, как нож? Разве день деньской он не пишет «кроны» да «эре», а здесь по-прежнему в ходу старинный счет на далеры. И он очень охотно отправился за перевал, в другую обстановку, – ведь дома он должен был все время держать в узде свое превосходство. Он старался приспособиться к другим, и это удавалось, но приходилось все время быть настороже. Вот например, когда он пришел в Селланро две недели тому назад: он привез с собой свое светло-серое весеннее пальто, хотя лето перевалило уж за половину, и, вешая его на гвоздь в горнице, мог бы, конечно, повернуть наружу шелковую подкладку со своим вензелем; однако он этого не сделал. То же и с палкой, с тросточкой. Правда, это был всего лишь остов дождевого зонта, у которого он отодрал спицы, но он не ходил с ним, как в городе, и не помахивал, – куда там, а нес, смирненько, прижав к бедру.
Нет, нечего было удивляться, что Елисей пошел на ту сторону. Он не годился в плотники, он годился писать буквы; на это способны не все и не каждый, но дома никто не мог оценить его замечательную ученость и искусство, кроме, разве, матери. Он весело шел по лесу впереди Олины, решив подождать ее повыше, бежал, как теленок, торопился. Елисей некоторым образом удрал из дому тайком, он боялся, что его увидят, а все потому, что захватил с собой весеннее пальто и тросточку. Он надеялся повидать на той стороне людей и себя показать, может быть, попасть и в церковь. И вот он радостно мучился на солнцепеке в ненужном весеннем пальто.
На постройке же о нем никто не пожалел, наоборот, отец заполучил обратно Сиверта, а Сиверт был во много раз полезнее, и мог работать с утра до вечера. Они недолго провозились с избой, это была пристройка, три стены; рубить бревна им не надо было, они пилили их на лесопилке; из верхних отрезков у них сразу получались стропила для крыши. В один прекрасный день изба уж красовалась готовая пред их глазами, покрытая, с настланным полом и врезанными окнами. Больше до полевых работ они не успели сделать, обшить тесом и покрасить придется уж после.
И вдруг появился из-за гор со стороны Швеции Гейслер с большой свитой. А свита была верхом, на блестящих конях, седла желтые, – должно быть, богатые господа, такие они были толстые да тяжелые, лошади подгибались под ними; среди этих важных господ Гейслер шел пешком. Всего было четверо господ и пятый Гейслер. Да кроме того, два конюха вели каждый по вьючной лошади.
Всадники спешились во дворе, и Гейслер сказал:
– Вот это, Исаак, сам маркграф. Здравствуй, Исаак! Видишь, я опять приехал, как сказал.
Гейслер был все такой же. Хотя он и пришел пешком, но не видно было, чтоб он чувствовал себя хуже других; поношенное пальто уныло и сиротливо болталось на его исхудалой спине, но выражение лица его было властно и надменно.
– Мы
Господа, впрочем, оказались ласковые и не гордые, они улыбнулись на слова Гейслера и попросили Исаака извинить их за то, что нагрянули на его хутор словно войной. У них есть с собой провизия, так что они не объедят его, но если им дадут переночевать под крышей, они будут очень благодарны. Может быть, они поместятся в новом доме?
Когда они немножко отдохнули, а Гейслер побывал у Ингер и поболтал с детьми, все гости ушли в лес и проходили до вечера. По временам на усадьбе слышны были странные громкие выстрелы в горах, и компания вернулась с новыми образцами камней в мешках. – Медная лазурь, – говорили они, кивая на камни. Они завели длинный ученый разговор и рассматривали карту, которую сами же набросали. Среди них был один инженер-горняк и один механик, другого называли областным начальником, третьего – помещиком; они говорили: воздушная дорога, канатная дорога. Гейслер изредка вставлял одно-два слова, и каждый раз как будто направлял их беседу, они прислушивались к его словам с большим вниманием.
– Кому принадлежит земля на юг от озера? – спросил Исаака областной начальник.
– Казне, – быстро ответил Гейслер. Он не задремал, был все время начеку, в руке он держал документ, который Исаак когда-то подписал своими каракулями. – Я ведь сказал тебе, что казне, а ты опять спрашиваешь! – сказал он. – Желаешь меня контролировать, так пожалуйста!
Позже вечером Гейслер позвал с собой Исаака в отдельную комнату и сказал:
– Продать нам медную скалу?
Исаак ответил:
– Да ведь вы один раз уж купили у меня скалу и заплатили.
– Верно, – сказал Гейслер, – я купил скалу. Но дело обстоит так, что ты имеешь проценты с продажи или разработки, так хочешь ты отказаться от этих процентов?
Этого Исаак не понял, и Гейслер должен был объяснить: Исаак не может разрабатывать руду, он землепашец, расчищает и распахивает землю; Гейслер тоже не может разрабатывать руду. Деньги, капитал? О, сколько угодно! Но у него нет времени, такая уйма дел, он все время в разъездах, должен присматривать за своими поместьями на севере и на юге. И вот Гейслер задумал продать этим шведским господам; они все родственники его жены и богатые люди, знатоки дела, они могут разработать скалу. Понимает теперь Исаак?
– Я хочу так, как хотите вы! – заявил Исаак. Замечательно – это большое доверие доставило потрепанному Гейслеру видимое удовольствие:
– Да, вот я уж и не знаю, как быть, – сказал он и задумался. Но вдруг точно решил и продолжал. – Если ты предоставишь мне свободу действий, я, во всяком случае, сделаю лучше, чем сделал бы ты сам.
Исаак начал было:
– Гм. Вы и с самого начала сделали нам столько добра…
Гейслер нахмурился и оборвал: – Хорошо, хорошо!
Утром господа уселись за писанье. Писали они серьезные вещи: во-первых, купчую на сорок тысяч крон за скалу, потом документ, в котором Гейслер отказывался от всех этих денег до единого скиллинга в пользу своей жены и детей. Исаака и Сиверта позвали подписаться под этими бумагами в качестве свидетелей. После этого господа пожелали откупить у Исаака его проценты за безделицу, за пятьсот крон. Гейслер остановил их словами: – Шутки в сторону!