Соки земли
Шрифт:
Что если опять попробовать вагой? Он подсунул ее, где было всего легче – нет. Что же это за необыкновенное упрямство и настойчивость у камня! Но дело, как будто, пошло на лад, Исаак опять пробует и проникается надеждой.
Землепашец чутьем угадывает, что камень уже не так непобедим. Вдруг вага соскальзывает и бросает Исаака на землю. – Черт! – восклицает он. Шапка его съехала и едва держится на боку, вид у него разбойничий, испанистый. Он плюет.
Вот идет Ингер.
– Иди же, покушай, Исаак! – говорит она мягко и ласково.
– Сейчас, – отвечает он, но не хочет, чтоб
Ах, Ингер, она ничего не понимала, она подошла:
– Что это ты опять выдумал? – спрашивает она, желая умиротворить его тем, что он чуть не каждый день придумывает что-нибудь необыкновенное.
Но Исаак мрачен, ужасно мрачен, он отвечает:
– Да нет, не знаю.
А Ингер, та ужасно глупа, уф, она спрашивает и пристает к нему и не уходит.
– Раз уж ты увидала, – говорит Исаак, – так я хочу вытащить этот камень!
– Ну, неужто ты хочешь его вытащить?
– Да.
– А я не могу тебе помочь? – спрашивает она. Исаак качает головой. Но во всяком случае, очень хорошо со стороны Ингер, что она захотела ему помочь, и он уже не может на нее огрызнуться:
– Пожалуй, подожди немножко! – сказал он и побежал домой за молотом и шкворнем.
Если он отколет от камня осколок. Он будет не такой ровный. И тогда у ваги будет больше упора. Ингер держит шкворень, а Исаак колотит. Бьет, бьет.
Ага, вот отлетел осколок.
– Спасибо за помощь, – говорит Исаак. – И не приставай ко мне пока с едой, я хочу вытащить этот камень.
Но Ингер не уходит. И, в сущности, Исааку очень приятно, что она стоит и смотрит, как. он работает, он любил это еще смолоду. И вот смотрите-ка у вага получился надлежащий упор, он налегает и – камень шевелится!
– Он шевелится! – говорит Ингер.
– А ты не врешь? – спрашивает Исаак.
– Ну вот, вру! Шевелится!
Вот чего он достиг, камень приподнялся-таки, черт бы его побрал, он привлек к делу самый камень, между ними началась совместная работа. Исаак наваливается на вагу и пыхтит, а камень шевелится, но и только. Так продолжается насколько минут, нет, ни к чему. Исаак вдруг понимает, что дело не только в тяжести его тела; у него уже нет прежних сил, в этом вся суть, он утратил стойкую упругость в теле. Тяжесть? Не шутка навалиться и сломать толстую вагу. Он ослабел, вот оно что, вот в чем суть. Это преисполняет терпеливого человека горечью: хоть бы Ингер не стояла тут и не смотрела!
Вдруг он бросает вагу и хватается за молот. На него напал гнев, он в настроении пустить в ход насилие. Шапка у него по прежнему набекрень, вид разбойничий, крупными шагами и грозно обходит он камень, как бы для того, чтоб показаться ему в настоящем свете, так и кажется, что он хочет превратить этот камень в щебень. А почему ему этого не сделать? Раздавить камень, который смертельно ненавидишь, ведь это только формальность. А если камень окажет сопротивление, если он не даст себя раздавить? Еще посмотрим, кто из двоих останется в живых!
Но вот Ингер начинает чуть-чуть боязливо, потому что понимает, что клокочет в душе мужа; она говорит:
– А если мы оба наляжем на бревно? – Под бревном она подразумевает вагу.
– Нет! – с бешенством
Давай попробуем!
И вот они выворачивают камень на ребро. Вышло.
– Пфу-у! – говорит Исаак.
Но тут перед их глазами открывается нечто неожиданное: нижняя сторона камня – плоскость, страшно широкая, аккуратно срезанная, ровная, гладкая, как пол. Камень только половина камня, вторая половинка где-нибудь поблизости. Исаак отлично знал, что две половинки того же камня могут залегать в земле в разных пластах, должно быть, мерзлая земля в течение огромного промежутка времени отделила их друг от друга; но открытие удивляет и радует его, это великолепнейший камень для поделки, приступка к двери. Крупная сумма денег не преисполнила бы сердце хуторянина такой радостью.
– Чудесная приступка! – гордо говорит он. Ингер наивно восклицает:
– Не понимаю, как ты мог это знать!
– Гм! – отвечает Исаак, – ты думаешь, я стал бы зря гь землю!
Они вместе идут домой; Исаак наслаждается незаслуженным восхищением. Он рассказывает как все это время гонялся за порядочной приступкой, и вот, наконец, нашел. Отныне в его работе не будет ничего подозрительного, он может копать, сколько угодно, под предлогом поисков другой половины приступки. Когда Сиверт вернется, он даже ему поможет.
Но если дело обстоит так, что он уже не может один выкорчевать камень из земли, значит, многое изменилось; это неладно, значит, надо поторопиться с расчисткой для стройки места. Старость нагнала Исаака, он уже созрел для богадельни. Торжество, которое он испытал, когда нашел дверную приступку, с течением дней растаяло, оно было ненастоящее и непрочное. Исаак стал горбиться на ходу. Разве не было в его жизни времени, когда он становился внимателен и настораживался, если кто-нибудь заговаривал с ним о камнях и о пахоте. Это было не так давно, всего несколько лет тому назад. И тогда тому, кто взглянул бы косо на осушенное болото, пришлось бы от него плохо.
Теперь он начал принимать подобные вещи с относительным спокойствием, о– ох, Господи! Ничто не осталось, каким было, вся здешняя местность переменилась, этой широкой телеграфной дороги через лес не было, горы у озера не были взорваны вдоль и поперек. А люди? Разве они говорили «мир вам!» когда приходили, – и «оставайтесь с миром!» когда уходили? Они просто кивали головой, а то даже и не кивали.
Но ведь раньше не существовало и Селланро. Была просто дерновая землянка.
А что на этом месте теперь? И не было раньше и маркграфа.
Да, но что такое маркграф теперь? Просто унылый и отживший человек. Какой прок глотать пищу и иметь здоровые кишки, когда от этого не образуется сил?
Силы теперь у Сиверта, и слава Богу, что у Сиверта они есть; ах, но если б у Исаака они тоже были! Что хорошего в том, что колесо его начало замедлять ход? Он работал, как настоящий мужчина, спина его выдерживала тяжести, впору вьючной скотине, после всего он проявит выносливость в том, что даст ей отдыхать на деревянном стуле.
Исаак недоволен, Исаак печален.