Сокровища чистого разума

Панов Вадим Юрьевич

«Я поступил, как нормальный человек».

«Мы оба знаем, что для Менсалы это большая редкость».

«Чем чаще мы станем так поступать, тем быстрее это станет обыденностью».

Жо хлопнул Гатова по плечу и направился к лесенке, к своим солдатам, к своему положению военного наместника, раз в месяц устраивающего массовые казни для психованного населения, к своей жизни.

Почему он нам помог?

У

меня нет ответа на этот вопрос.

Решил остаться человеком? Захотел остаться человеком? Решил попробовать, каково это – быть человеком? Я не знаю. Я никогда больше не видел майора Жо, не слышал о нём, но я его запомнил.

Может, именно поэтому он нам помог?

Не знаю.

А может, он разглядел в глазах Павла ту же боль, что терзала его? Может, люди, в чьих домах пылает война, похожи? Ведь Кардония постепенно превращалась в подобие Менсалы, и каждая новая сводка с родной планеты заставляла моих друзей мрачнеть. Там шла война, всё рушилось, люди учились смертельно ненавидеть друг друга, и… и возможно, Жо и Павла объединило чувство вины перед Родиной, перед своей землёй, на которой они не сумели сберечь мир…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

Глава 6,

в которой Алоиз и Агафрена остаются наедине, Вениамин терзает Сочность, Сада переживает резкую смену настроений, Рубен полагается на силу, и путешествующие учёные преподают ему небольшой урок

– Я так и не понял, куда отправился Вениамин, – произнёс Холь, после чего поправил подушку и зевнул, прикрыв рот пальцами. Грудь инженера была густо покрыта волосами, казалось, что пышные усы и бакенбарды не закончились на лице, а плавно спустились ниже и расцвели на массивном торсе. – Опять на охоту?

– Развлекаться, – скупо ответила Агафрена.

– В Камнегрядке открыли казино?

– К сожалению, нет.

И грусть, отчётливо прозвучавшая в голосе женщины, подсказала инженеру, что дальнейшие шутки неуместны. Подсказала и одновременно удивила, поскольку Алоиз никак не ожидал получить серьёзный ответ на небрежное замечание.

Он перевернулся со спины на бок, подпёр голову кулаком, несколько секунд понаблюдал за тем, как сидящая у трюмо Агафрена расчёсывает волосы, восхитился… не с привычным спокойствием отметив необыкновенную красоту женщины, а искренне восхитился, до легкого дрожания внутри, не исчезнувшего, несмотря на всё, что между ними было… После чего попросил:

– Объясни, пожалуйста.

Подобно большинству любовников, Алоиз и Агафрена, ничуть не смущаясь, говорили о муже, которого обманывали, даже злоупотребляли этой темой, поминая Мритского едва ли не постоянно, к месту и не к месту. Вениамин топором нависал над ними, его хрупкое незнание оставалось единственной стеной, защищающей

любовников от смерти – в буквальном смысле слова! – и, возможно, поэтому повторение его имени вызывало у Алоиза и Агафрены чувство запретной болезненно-острой сладости.

– Косули наскучили, сегодня Веня будет убивать людей.

– В Камнегрядке? – удивился инженер.

– В Сочности. Там есть поселения, и от Карузо до ближайшего из них примерно восемьдесят лиг, – уточнила Агафрена. Её не обрадовал неожиданный поворот разговора, но и прерывать его женщина не стала: – Я слышала, как Вениамин обсуждал с офицерами свиты детали. Ещё вчера они выслали вперёд бронетяг с радиостанцией на борту и команду конюхов с лошадьми, а сами отправились на «Легавом», чтобы прибыть в условленное место до рассвета.

До которого оставалось ещё несколько часов. Несколько сладких часов посреди ночной тьмы.

Охранники – два вооружённых телохранителя – сидели у дверей губернаторской спальни только лишь в те часы, когда в ней находился Мритский. Агафрену берегли не так тщательно, как Вениамина, к тому же ей не нравилось назойливое внимание вооружённых мужчин, и, оставшись одна, женщина приказала телохранителям покинуть здание. Только поэтому Холю удалось тайком проскользнуть внутрь и наконец-то оказаться наедине с любимой.

Сейчас губернаторская спальня освещалась лишь маленькой лампой на прикроватной тумбочке, и этот свет не беспокоил охрану: все знали, что Агафрена любила читать, иногда проводила над книгой всю ночь, а иногда попросту забывала погасить… Лампу в Карузо скрывал абажур, и его красная ткань превращала слабый жёлтый свет в красный сумрак, в волшебстве которого полуобнажённая женщина у зеркала казалась богиней: нереальной и нереально красивой, желанной до крика, до боли, до нежелания проснуться.

Паутина тонкой шали закрывает правое плечо, но соскользнула с левого, открыв жадному взору Алоиза прелестную тонкую руку и ослепительной красоты грудь с чёрным ореолом и твёрдым соском, который кажется то тенью, то сладкой ягодой. Грудь, сохранившую замечательную форму, несмотря на двух выношенных детей. Эту руку, эту грудь, эту изящную шею Алоиз целовал бессчётное количество раз и в мечтах, и наяву, но не уставал любоваться, и пыл его оставался прежним.

Каштановые волосы распущены, волнующим водопадом бегут по спине, и пряди играют у лица, то скрывая, то обнажая маленький, чуть вздёрнутый носик, изящные губы и огромные, фантастически большие глаза, манящие и сводящие с ума.

Алоиз чувствует, что скоро вновь захочет прикоснуться к любимой, но не торопится, потому что их разговор есть отдых.

– В Сочности власть губернаторов слаба, – продолжила Агафрена, задумчиво изучая своё отражение. – Местные живут натуральным хозяйством, охотой и рыболовством. Взять с них нечего, поэтому сборщики налогов сюда не забредают. А вот свободные сотни любят отсиживаться в Сочности и набирать из местных пополнение.

– Зачем менять простую, но безопасную жизнь на судьбу свободянина? – вновь удивился Холь. – Насколько я помню, «свободные сотни» у властей не в чести.