Сокровища на дне
Шрифт:
Вообще, общаясь с подводными археологами из разных стран, я постоянно убеждался в том, что они неизлечимые оптимисты. В целом проблемы всех исследователей одинаковы — где взять деньги на экспедицию и где достать нужное оборудование. Мнение о том, что за границей с финансированием подводных работ все «о'кей!», — добрая сказка. Пример тому мой старинный товарищ Ежи Гавронский — известный голландский подводный археолог, руководивший раскопками корабля XVIII в. «Амстердам», затонувшего у берегов Англии. Так вот, исследования этого классического голландского корабля Ост-индской компании, гордости Нидерландов, финансировало не государство, а частично Амстердамский университет и частично частные фирмы. Ежи повезло, что он нашел на корабле медикаменты в коробочках с хорошо сохранившимися этикетками фирмы-изготовителя. Оказалось, что эта фирма существует и по сей день. Она-то в рекламных целях и профинансировала его работы. И, скажу вам, неплохо. Можете себе представить рекламу этой фирмы типа: «Наши лекарства пролежали под водой почти 250 лет и все равно готовы
Сам же Ежи после того, как работы на «Амстердаме» были закончены, «подрабатывал» подводным археологом… у французов. Так что хлеб подводного археолога и на Западе без масла. В работах на общественных началах по поискам остатков древнеримского моста недалеко от голландского городка Неймеген довелось принять участие и мне. На них пригласил меня мой давнишний приятель, известный подводный кинооператор и фотограф Хенри Хоогевуд. Объект был с исторической точки зрения значимый, но государство «раскошелиться» не пожелало. Ныряли на мост профессионалы (5–6 человек), съехавшиеся со всей страны (впрочем, что там ехать по Голландии), но «за интерес». Зафиксировали несколько опор и отдельные находки. Поистине, любознательность человека не знает границ.
Такая же, кстати, ситуация была и у немцев, насколько я слышал, также обстояло дело и у Джорджа Басса — всемирно известного ученого, одного из основателей бодрумского Музея подводной археологии. Во всяком случае, он сам писал мне об этом. Его уникальные многолетние исследования финансировали Географическое общество (США), частные фирмы и общественные организации. Забавно, но и по сей день примерно раз в год мне приходят письма от различных авторитетных, в том числе международных, подводных археологических центров и институтов с просьбой оказать финансовую помощь в исследовании того или иного памятника. Письмо стандартное, и отправляется оно, по всей видимости, сотням организаций и подводным археологам, попавшим в международный банк данных. Наверно, это дает желаемые результаты.
Коли я упомянул здесь Ежи Гавронского, то следует, пожалуй, хотя бы кратко рассказать о его работах на «Амстердаме». К слову, Ежи — наполовину славянин: его отец, авторитетный голландский архитектор — выходец из Польши. Эмигрировал в Нидерланды после Второй мировой войны. Сам Ежи родился уже в Голландии. Почти двухметрового роста, всегда улыбчивый, веселый, с разумной долей авантюризма, славянской бесшабашности и пофигизма. Любитель от души погулять и до одурения поработать. Уже не помню, кто меня с ним познакомил. Но сошлись мы быстро. Пару раз я ездил к нему в гости в Амстердам (это отдельная, довольно забавная песня), участвовал вместе с ним в нескольких исторических конференциях. Пару раз он приезжал в Москву.
Итак, «Амстердам». Это было классическое судно XVIII века с сильным вооружением, построенное в 1745 году на верфях Ост-Индской компании (V.O.C., Vereenigde Oost-indische Compagnie) в Амстердаме [8] . Корабли этой крупнейшей голландской торговой компании только за столетие совершили около 5 тысяч рейсов в Азию. Но «Амстердаму» не повезло. Первый же его поход к берегам Ост-Индии оказался, как говорят моряки, «висельным». В октябре 1748 года он вошел в Ла-Манш в сопровождении пяти кораблей. В сильный шторм, повредив руль, галеон укрылся в английском порту Гастингс. В течение года простоял корабль в Англии и еще, фактически не начав путешествия, потерял 40 человек экипажа от эпидемий. Когда же капитан все же попытался выйти в море, судно, не успев отойти от берега достаточно далеко, по каким-то причинам затонуло. Люди спаслись, но груз безвозвратно погиб, убытки составили 300 тысяч серебряных гульденов. Остов корабля, разбиваемый волнами, еще долго можно было видеть с берега. Попытки его подъема в то время оказались напрасными. Впрочем, как и в наше время. Как ни пытался Ежи Гавронский убедить правительство и общественность поднять и музеефицировать его останки, все напрасно — дорого. Вероятно, дешевле оказалось создать реплику галеона. Она была построена в 1985–1989 годах на верфи Зальцхафен. На сооружение копии «Амстердама» потребовалось более 150 тысяч человеко-часов, около пятисот кубометров древесины и примерно четыре миллиона долларов (часть суммы удалось собрать за счет добровольных пожертвований). Говорят, что в качестве трудовой силы на «Амстердаме» использовались также безработные и задержанные полицией за незначительные провинности лица.
8
Водоизмещение — 1200 т, длина — 42,5 м, ширина — 11,8 м, осадка — 4,5 м, высота грот-мачты — 48,5, 21 парус на трех мачтах. Экипаж — 203 человека и 127 солдат морской пехоты.
В настоящее время копия «Амстердама», принадлежащая обществу «Остиндиеваардер», стоит в канале у Музея судоходства и используется как корабль-музей. На его борту развернута экспозиция, рассказывающая о морской жизни XVIII в.
ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Первыми, кто встретил нашу небольшую исследовательскую группу на острове Кулалы в то ничем не примечательное майское утро 1991 года, была семейка гадюк, томно гревшаяся на песчаном бережку, как раз на месте выгрузки экспедиции. Гадючья мама вяло подняла головку в нашу сторону, всем своим холодным видом показывая, что нас здесь не ждали. Признаюсь, при всей моей любви к животным эта встреча не вызвала у меня теплых чувств. А ныряние рядом с этой «дружной» семейкой и ее, как оказалось впоследствии, многочисленными «соплеменниками» не вселяло радостного оптимизма. Но что делать. Интерес к останкам старинного деревянного корабля, найденным близ острова экспедицией Института водных проблем в прошлом году, пересиливал мистический страх перед этими древними тварями. Впрочем, вскоре нам даже удалось «подружиться» с ними и решить все территориальные проблемы. К чему, правда, мы так и не смогли привыкнуть, так это к их постоянному надзору. Плавая у берега, они часто высовывались из воды на 20–30 сантиметров и в таком положении «перископа» надолго замирали, наблюдая за нашими работами. Но довольно о грустном.
Эпопея, в результате которой мы оказались на этом богом забытом змеючьем острове в юго-восточной части Каспийского моря, началась еще 200 лет назад — в период грандиозных преобразований русского царя Петра I.
Ее краткая летопись такова.
В конце XVII века Петр I, стремясь расширить границы Российской империи, обернул свой взор к малоизвестным в то время берегам Каспийского моря. Картографические работы были поручены состоявшему на русской службе датчанину Шельтропу. Однако Шельтропу не удалось выполнить поручение Петра, так как, дойдя до южного побережья Каспия, он попал в плен к персам, где и умер.
Несмотря на неудачу первой экспедиции, Петр I посылает составить карту Каспия другого иностранца на русской службе — немецкого капитана Еремея Мейера. В первой русской газете «Ведомости» сообщалось, что в 1703 году исследователь уже «учинил карту Хвалижского моря, с которой предполагалось напечатать многое число листов». Однако выпустить карту не успели. В 1705 году во время восстания стрельцов в Астрахани Мейер был убит, а подлинник карты пропал. Следующей попыткой сделать «опись моря» стала работа князя Александра Бековича-Черкасского и его соратников в 1714–1717 годах.
Предыстория походов Бековича-Черкасского связана с теми сведениями, которые незадолго до этого сообщил Петру I туркмен Ходжа Нефес. Он предложил царю завладеть хивинскими землями, где, как утверждали, были большие залежи золотого песка. Отчасти сведения о золотом песке подтверждались хивинским послом в России Ацерби и губернатором Сибири князем Гагариным, но более всего мечтал царь «путь водяной из Санкт-Петербурга по Волге через Каспий и далее в Индию сыскать».
Главный персонаж нашего повествования, князь Александр Бекович-Черкасский происходил из Малой Ка-барды. По одной из версий, он еще в молодости выехал в Россию, крестился и учился за границей. По другой — был похищен в младенческом возрасте или взят русскими в качестве заложника. Известно, что его отец, имя которого не было известно обществу того времени, был бек (т. е. князь), что и определило его отчество — Бекович. До крещения в православную веру Александр носил татарское имя Девлет-Гирей-мурза, под которым был известен и впоследствии у прикаспийских инородцев. Воспитывался князь в семье дяди царя Петра — князя Бориса Алексеевича Голицына. Вместе с его сыновьями обучался и различным наукам, в том числе латинскому языку. В 1707 году ездил за границу, где, «между прочим, изучал прилежно мореплавание».
По возвращению в Россию служил в Преображенском полку.
В 1711 году князь Александр Бекович был отправлен на свою родину — на Кавказ, к кабардинским владыкам для привлечения их на сторону России. После его успешной дипломатической миссии многие из них «изъявили готовность служить Великому Государю всей Кабардой» и приняли присягу на верность русскому царю.
Спустя три года, в мае 1714 года Бекович подал царю донесение, где изложил свои взгляды на положение дел на Кавказе и рекомендации по направлению политики, которой должна была держаться Россия в своих отношениях с горцами и с Персией. Черкасский обращал внимание царя на то, что турки задались целью соединить под своей властью все горские племена, вплоть до персидской границы, но до сих пор встретили сочувствие и поддержку только среди кумыцких князей. Он советовал царю воспользоваться представлявшимся удобным моментом для подчинения своей власти «оного народа» ради осуществления «интереса государственного». Князь Александр считал, что этот удобный момент настал. Обосновывая свое мнение, он писал, что «годная особа с войском, посланная немедленно на Кавказ морем, не встретила бы серьезного сопротивления со стороны горцев, беспрестанно воевавших друг с другом и не отдавшихся еще никому в подданство». Вероятно, под «годной особой» князь Александр подразумевал себя, однако в 1715 году в Персию был послан не он, а Артемий Петрович Волынский. Самого же Бековича царь решил направить в Хиву.