Сокровища Рейха

Гиффорд Томас

– А она не уснет? – спросил Питерсон, поглаживая усы.

– Нет, пока мы будем тормошить ее. За последние двенадцать часов она приняла массу лекарств, чтобы как-то взбодрить себя и выдержать напряжение. Она провоцирует столкновения между заинтересованными сторонами, абсолютно не щадя себя, а вообще-то ей безразлично, кому она причинит страдания, лишь бы удовлетворить свое болезненное любопытство. – Заметив на наших лицах замешательство, он отвернулся к окну и стал расправлять складки на портьерах. – Все это может не понравиться вам, но вы должны постараться понять, что она не похожа

на нас с вами, она одержима поисками собственного «я». Ввиду этого ее поведение непредсказуемо… то есть наперед о ней можно сказать только, что психика ее неустойчива, что сама она абсолютно безразлична к последствиям своих поступков и в своих действиях не видит ничего дурного. Она безжалостна к себе, но у нее нет жалости и ни к кому другому. Ей просто на все наплевать. Она одержима лишь желанием выяснить, в чем заключается смысл ее жизни… Теперь к делу, господа. Надо как-то вывести вас отсюда.

– Мне начхать, полоумная она или нет, – проворчал Питерсон, – но она пойдет с нами. Обнаружив тело своего хозяина за диваном, кое-кто из этих людей придет в ярость. Есть шанс, что его жена может оказаться для нас своего рода страховым полисом. Ведь она нужна была обеим сторонам – и Бренделю, и Зигфриду, верно я говорю?

– О да, несомненно. Вы правильно делаете, намереваясь захватить ее с собой. К тому же какое имеет значение ее похищение в сравнении с другими вашими преступлениями?

– Какими «другими преступлениями»?

Рошлер печально улыбнулся:

– Убийством Бренделя, например. Ясно, что именно вас обвинят в этом. Никому и в голову не придет, что застрелил его я, не так ли?

– Так или не так, но эта сумасшедшая дамочка поедет с нами! – отрезал Питерсон.

– Я не сумасшедшая, мистер Питерсон. – Лиз стояла в дверях, опершись о косяк. – Я безумно устала, но я не сумасшедшая.

Я проводил ее через комнату и усадил в кресло.

– Спасибо, Джон. – Глаза ее были закрыты, лицо в синяках и ссадинах, слова с трудом слетали с распухших, пересохших губ. Она сложила руки на коленях, ее ресницы слегка трепетали. Я стоял рядом, глядя на нее. Она откинулась на спинку кресла, тяжело дыша. Питерсон и Рошлер тихо переговаривались в другом конце комнаты.

– Я хочу пить… Джон, пожалуйста, принесите мне воды. – Она открыла глаза, но не могла ни на чем остановить взгляд. Положила руку на сердце, словно желая убедиться в том, что она все еще жива. Я поднес стакан к ее рассеченным губам, но она не открыла рта, и вода потекла по подбородку. Я взял салфетку, стал промокать воду с лица, потом окунул в стакан пальцы и смочил ее рассеченную запекшуюся губу. Лиз была почти без сознания. Я вспомнил прикосновение ее губ к моей щеке там, в парке, снежинки, упавшие ей на лицо.

Питерсон уже стоял рядом с нами, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

– Сейчас уходим, – сказал он. – Спустимся по лестнице, пройдем вестибюль и выйдем через парадную дверь. Рошлер говорит, что сможет провести нас мимо верзил у входа. Если ему это не удастся, немало людей пострадает. А эту чокнутую мы возьмем с собой как заложницу. Она – наш пропуск на выход из этого сумасшедшего дома. Теперь поднимайте ее, и мотаем отсюда. – Он подошел к двери и выглянул в коридор.

Рошлер

достал из шкафа дубленку для Лиз.

– Ей нельзя переохлаждаться, – сказал он. – Ее организм сейчас практически лишен всякой сопротивляемости.

Питерсон снова подошел к нам, щелкнул пальцами:

– Пошли, пошли, кончайте эту волынку! Слава богу, что горят только свечи, никто не разглядит как следует ее лицо. Мама родная, у нее такой вид, будто она только что провела четверть часа со Шведским ангелом. [12] Рошлер, вы возьмете наши пальто, не можем же мы выйти в такую метель без верхней одежды.

12

Кличка американского борца.

Мы спускались по лестнице: Питерсон шел впереди, Рошлер замыкал шествие. Потом он отошел в сторону, чтобы взять наши пальто, а мы продолжали идти к выходу вдоль стены, на которой едва горели канделябры, и остановились только неподалеку от двери. Громилы преградили нам путь. С ними был Зигфрид, он следил за каждым нашим движением. В полумраке его белокурые волосы казались тусклыми. Со всех сторон лениво проходили люди, утомленно смеялись, переговаривались, выстраиваясь в очередь за своими манатками. Было уже около часа ночи.

Подошел Рошлер, держа в руках пальто. Помог мне одеться, одновременно пытаясь прикрыть собой Лиз. Пока я засовывал руки в рукава, она стояла между нами, и я вновь ощутил запах ее духов. Питерсон натянул пальто и повернулся к Рошлеру:

– Порядок, валяйте!

Рошлер направился к выходу, а мы следом за ним.

Зигфрид сдвинулся с места, прошел мимо Рошлера и остановился перед Лиз и мной.

– Куда ты, Лиз? Где Гюнтер? – спросил он высоким голосом. – Вы останетесь здесь, – сказал он мне.

Рошлер стоял у выхода и что-то говорил охранникам. Вид у него был обеспокоенный. Он жестом указал на нас, и охранники посмотрели в нашу сторону. Один из них, нахмурившись, отрицательно покачал головой, Питерсон тем временем подталкивал нас вперед, прямо на Зигфрида, на лице которого отразилась тревога.

– Вы не уйдете отсюда! – сказал он. Голос его из высокого стал пронзительным, и какая-то пожилая пара обратила на нас внимание. – Лиз, – повторил он настойчиво, – где Гюнтер?

Терпение у Питерсона лопнуло. Он протянул руку из-за моей спины так, чтобы не было видно окружающим, схватил Зигфрида за жилет и притянул его к нам вплотную, улыбаясь ему прямо в лицо.

– Сгинь! – прошипел он. – Понял? Убирайся отсюда! Мы уходим. Она идет с нами, и если поднимешь шум, то первым получишь пулю.

Питерсон с силой двинул Зигфрида в скулу, и тот с широко открытым ртом, задыхаясь, отпрянул назад.

Мы были уже у двери, когда Рошлер обернулся с выражением растерянности на волевом лице. Ничего не получилось. Нас не хотели выпускать. Мы стояли, не зная, что делать.

– Эти типы понимают по-английски? – спросил Питерсон.

Рошлер кивнул. Зигфрид стоял, прислонившись к стене, видимо, раздумывая, что делать дальше. Кроме Питерсона, никто толком не понимал, что происходит.