Сокровища
Шрифт:
Темнело и холод пробирал до костей, когда Стефано вышел на площадь. Он поднял воротник и, опустив руки в карманы, съежился в своем пальто. Шагая через площадь, он не мог обойти вороха агиток, оставшихся после фашистского сборища. Они прилипали к туфлям, манжетам брюк. Они были повсюду.
Рябое от дождя, агрессивное лицо Муссолини смотрело на него. «Завоеватель Эфиопии», «Спаситель Италии» — кричали листовки. «Смешно», — подумал про себя Стефано, отбрасывая ногой отвратительную пропаганду. Он не видел никакого освободителя в хмуром тяжелом лице. Перед ним была только жестокость.
Как мог его брат пойти за этим человеком, поверить, как выразился Витторио в последнем споре, что это «новый
И Витторио с радостью поможет. Он уже прокладывал себе путь в партийной иерархии, извергая ее лозунги… Он говорил о естественном объединении двух вождей, чтобы очистить Европу от «декадентских элементов». Он включал сюда поэзию и культуру, воображение, ту замечательную врожденную итальянскую «дольче вита» [4] — короче, все то, ради чего жил Стефано.
Когда он подошел к зданиям со сводчатыми галереями на северной стороне площади, чей-то голос тихо окликнул его:
4
Сладкая жизнь.
— Caro. Vieni qui, caro [5] .
Он улыбнулся проститутке и добродушно ответил: «Ciao, bella», — проходя мимо. В Милане их было много, но это, по крайней мере, честные проститутки, вынужденные заниматься своим ремеслом, чтобы прокормить и одеть себя, чтобы выжить. Витторио гораздо хуже этой женщины с площади. Он с готовностью продает себя на службе у фашистов просто для того, чтобы стать богаче и значительнее.
Стефано прошел под триумфальной аркой, которая обозначала вход в знаменитую миланскую торговую галерею. Внутри серый вечерний свет, проникавший через высокую стеклянную куполообразную крышу, смешивался с более теплым светом от раскаленных шаров цвета слоновой кости, окутывая все жемчужной дымкой. Раз или два Стефано кивнул головой, приветствуя знакомого, когда проходил сквозь толпу, его каблуки щелкали по мозаичному полу. Миланцы называли галерею il sallott, гостиная. Друзья приветствовали друзей. Покупатели бродили от магазина к магазину. Две матроны по дороге к Савини, где обедали Верди и Пуччини, спорили о достоинствах модного тенора в «Ла скала». В окне Биффи двое влюбленных смотрели друг на друга через стол, покрытый камчатной скатертью, их аперитив стоял нетронутый. Стефано с улыбкой шел по галерее. Как он любил Милан! Но вынесет ли он дуче?
5
Дорогой. Иди сюда, дорогой (ит.).
Недалеко от конца длинной галереи Стефано завернул в дверь магазина своего брата, одного из самых элегантных магазинов по продаже изделий из кожи и писчебумажных товаров в Милане. До недавнего времени он принадлежал состоятельному еврейскому купцу — его семья владела магазином уже три поколения. Сейчас еврей исчез, он был вынужден иммигрировать в Южную
Витторио Д’Анджели стоял за прилавком, проверяя бухгалтерскую книгу. Он и его брат были как день и ночь не только в политике. Стройный Стефано двигался с природной грацией. Большой и дородный Витторио перемещался так, что, казалось, совсем выпадал из ритма окружавшего его мира. В отличие от Стефано Витторио был светлым шатеном, но недостаточно светлым, чтобы считаться блондином. Его карие глаза также трудно поддавались описанию. Форма носа и рта такие же, как у брата, но они были по-другому сбалансированы на его широком лице, что делало Витторио не таким привлекательным.
Как только Стефано вошел, он сразу же оторвал взгляд от гроссбуха.
— Я ждал тебя в шесть, — грубо произнес он, вынимая золотые карманные часы. — Ты опоздал, как всегда.
Стефано направился к прилавку.
— Прости меня, брат, — ответил он, его умоляющий тон был насмешливо преувеличен. — Я, может быть, остановился на минуту, чтобы почувствовать запах дождя или улыбнуться хорошенькой девушке.
Витторио с шумом захлопнул книгу и стал расхаживать по магазину, проверяя, закрыты ли витрины с красивыми бумажниками и портфелями, готовы ли к следующему дню полки, полные аккуратно разложенных товаров из мраморной бумаги.
— Может быть, ты бездельничал в кафе, царапая ту чушь, которую называешь поэзией? Нет ничего, что нравилось бы тебе больше, чем предаваться мечтам. Если б я не знал тебя так хорошо, я подумал бы, что ты родился ленивым римлянином. Но это Милан. В Милане мы работаем. Мы делаем дело. Все время.
— Что ж, в один прекрасный день ваш замечательный Бенито может найти способ заставить людей жить строго по расписанию, как это он проделал с поездами. Но пока этого не произошло, я собираюсь наслаждаться жизнью.
Витторио пристально посмотрел на него, и Стефано стал ждать, что незамедлительно последует защита имени дуче. Но вместо этого Витторио выбрал другой способ — нападение.
— Боже мой, как я могу отправиться куда-нибудь с тобой, чтобы меня увидели в твоем обществе. Волосы не подстрижены, свисают на глаза, галстук перевернут, туфли не чищены. Ты выглядишь как цыган.
Витторио, разумеется, и в этом был полной противоположностью брату. Старше всего на четыре года, он производил гораздо более внушительное впечатление. Поднявшись по общественной лестнице, он стал одеваться солидно и дорого, как банкир в два раза его старше. Белые сорочки, сшитые у Труззи, отполированные, как зеркало, черные туфли от Баллини. Серый шерстяной пиджак, изысканно исполненный портным, шейный платок из бордового шелка безупречно завязан.
— Но даже, если б я ничего не имел против, чтобы меня увидели в обществе цыгана, — продолжил Витторио, выключая свет, — не могу понять, почему я должен быть замешан в твоем деле.
— Это не мое дело. Это ради Карло.
— Все равно, почему я должен глухой ночью ехать через пол-Италии, чтобы посетить одного из его безумных клиентов? Ты его ученик, а не я.
— И мы оба перед ним в долгу. Без него мы…
— Да, да, нас бы отдали в приют. Неужели я должен в очередной раз слушать эту душераздирающую историю? Сейчас я сам о себе забочусь. Мне нужна более веская причина, чтобы что-то сделать для Бранкузи, а не просто потому, что я обязан с благодарностью целовать ему руки каждый день всю свою жизнь. — В магазине свет горел только у двери. Витторио пошел за пальто. — Меня сегодня вечером пригласили в «Ла скала» вместе с районным секретарем партии. Для моего отказа должна быть более убедительная причина.