Сокровище Голубых гор (др. перевод)
Шрифт:
Перед заходом солнца капитан и боцман внимательно оглядывали небосклон, не высказывая, однако, вслух своих впечатлений, чтобы не подавать повода к преждевременным разочарованиям команды. И сделали очень умно, потому что смутные очертания, которые они сначала приняли за гору, при ближайшем рассмотрении оказались надвигавшимся темным облаком, и вспыхнувшая было в их сердцах радость сменилась горечью.
— Только этого еще недоставало! — прошептал капитан, обращаясь к боцману. — Ведь эта тучка, так быстро приближающаяся к
— Да, — так же тихо отвечал старик, сумрачно сдвинув свои густые седые брови, — не иначе как шторм. Хороша будет эта ночка!
— Едва ли мы ее переживем, мой старый друг, — продолжал Ульоа. — Это сооружение, — он кивнул на плот, — совершенно не приспособлено противостоять сильному напору шквала… Но только смотри пока об этом никому из команды ни слова! Что их преждевременно смущать?
— Знаю, капитан, не беспокойтесь. Сами увидят — тогда другое дело… Может быть, при такой угрозе у них и мысли переменятся.
В тяжелом раздумье, сильно угнетенный и озабоченный, капитан прошел под навес, где сидели его пассажиры, и молча опустился там на ящик, служивший, между прочим, и скамьей. Взглянув на хмурое лицо дона Хосе, молодые люди сразу поняли, что угрожает новая беда; но ни у дона Педро, ни у его сестры в этот момент не повернулся язык спросить, чего еще ожидать.
С носовой части неслись крики громко споривших матросов. Судя по некоторым долетавшим оттуда словам, шел оживленный спор о близости или отдаленности берега.
Сумерки сгустились раньше обычного, и на небе не было ни одной звездочки. Вскоре на глухо шумевший Великий океан с беспомощно повисшими на нем досками, нагруженными кучкой людей, спустился непроницаемый, зловещий мрак.
Капитан и сидевшие возле него молодые люди, подавленные тяжелыми предчувствиями, хранили гробовое молчание. Шум же со стороны матросов продолжался.
Вдруг воздух сделался удушливым, как обыкновенно бывает перед сильной бурей; все почувствовали себя облитыми горячим потом, не приносившим никакого облегчения, и грудь сдавило точно свинцовой тяжестью. Дышать стало нечем. К счастью, это продолжалось недолго: пронесся сильный порыв ветра, и повеяло спасительной свежестью. Но этот порыв был предшественником надвигавшегося урагана.
В десятом часу вечера, когда уже и команда стала понимать, что предстоит новая борьба с разнузданной стихией — борьба, в которой едва ли им уцелеть, — в море, с восточной стороны плота, вдруг вспыхнула ослепительно яркая полоса. Свет был так ярок, что напоминал обычные в северных странах сияния на небе.
— Светящаяся рыба! — вскричал капитан, вскочив на ноги и подбегая к борту плота. — Это наше спасение…
Вдруг до его слуха донесся звук, похожий на хруст костей.
— Ретон! — крикнул он не своим голосом, чувствуя, что у него от ужаса стынет в жилах кровь — Ко мне! Скорее! Кажется, они начали…
Взяв наперевес карабин, дон Хосе
— Негодяи! Что вы делаете?! — грозно спросил он.
— Собираемся ужинать, капитан, — послышался в ответ спокойно-насмешливый голос Эмилио.
— Ах, и ты уже так заговорил! — воскликнул с искренним огорчением дон Хосе. — Значит, я напрасно считал тебя лучшим. Прочь отсюда! Не то перестреляю всех, как бешеных собак!
— Будет вам бесноваться попусту, капитан! — проговорил Джон, новый предводитель мятежников. — Неужели вы предпочитаете вместо нас кормить акул?
— Но ведь вы не дикари, чтобы питаться телами своих товарищей! — пробовал капитан воздействовать на самолюбие своих людей. — Разве это по-христиански?
— Что же прикажете делать, если мы поставлены в такие условия, когда уже не приходится разбирать, христиане мы или нет? — возразил Джон. — Голод-то, я думаю, одинаково мучителен для всех.
— Об этом не спорю, — продолжал Ульоа. — Но у честных людей при любых страданиях берет верх совесть, не допускающая их унижать свое человеческое достоинство ради облегчения страдания бренной плоти… Да, наконец, взгляните на море: разве вы не замечаете необыкновенного света и не видите рыбы, несущейся прямо на нас?
— Рыбы? Какая там рыба! Это только обман! — возразил Джон.
— Свет-то мы давно уже заметили, но это просто светляки.
— Светляки?.. Дурень! Иди сюда и разинь хорошенько буркалы-то! — перебил боцман.
Калифорниец бросил мертвую руку, которую начал уже было обгладывать, и тяжелыми шагами поплелся к противоположному борту. Он так ослаб от голода, что едва волочил ноги.
— Э, да это сардинка! — вскричал он, вглядевшись в светящуюся полосу. Эй, товарищи! Сюда! Смотрите, сардинка идет! Наше спасение!.. Руками можно брать!.. В воду эти трупы!.. Отвел нас Господь от страшного греха!
Американец весь преобразился: его мрачная кровожадная свирепость вдруг сменилась радостным возбуждением; было ясно видно, что с его души скатилось тяжелое бремя.
Матросы, также еле живые от долгой голодовки, медленно приблизились к нему и тупо уставились на широкую, ярко фосфоресцирующую полосу двигавшейся сплошной стеной рыбы.
Но Ульоа вдруг усомнился, сардина ли это. Он вспомнил, что не раз встречал в северных частях моря похожую на сардину рыбу, но негодную в пищу из-за своей крайней ядовитости.
Между тем матросы оживились, присели на корточки и принялись шарить руками в воде, бездна которой сияла таким волшебным живым светом.
Приблизились и дон Педро с сестрой, любуясь на огненную полосу, бесконечной лентой извивавшуюся по океану с востока на запад, к берегам Новой Каледонии.