Сокровище троллей
Шрифт:
От вопля Хмурый на мгновение опешил — и этого мгновения хватило светловолосому великану. Он крепко пнул Хмурого в голень. Разбойник от боли взвыл не хуже спятившего наррабанца, а светловолосый обеими руками ухватил его за кисть с мечом и вывернул так, что Хмурый согнулся вдвое. Онемевшие пальцы выронили меч.
Так и стоял он, словно отбивая поклон встревоженным лошадям, а сильная рука светловолосого удерживала его.
— Эй, — рявкнул силуранец, — там, в кустах! А ну, на
Ответом был тихий шум ветра в голых ветвях.
— Нигде даже не каркнуло, — ухмыльнулся наррабанец. — Или сын гиены нам наврал, или его дружки по стае уже сбежали.
— А вот я проверю, — озабоченно бросил силуранец. — Подержи этого красавца. Если что — убей его и помоги мне.
Наррабанец извлек из ножен пленника кинжал, взял его в левую руку, а правой перехватил вывернутую кисть Хмурого. Проделал он это с такой ловкостью и непринужденностью, с какою опытный дамский угодник обнимает талию очередной подруги.
Хмурый ощущал на горле сталь собственного кинжала, не видел ничего, кроме конских копыт, и шипел от боли.
— У меня рука вывихнута! — не выдержал он наконец.
— Правда? — промурлыкал сверху заморский негодяй. — Какой ужас! Это ляжет на меня пятном, которое не смоется даже в черном царстве Гхуруха! В сорока храмах не отмолю я своей вины.
Огрызнуться Хмурый не успел: вернулся, хрустя снегом под сапогами, второй негодяй — силуранский.
— Я глянул на следы, — бодро сообщил он. — Никого с этим шутником нет и не было.
Не успел Хмурый опомниться, как оказался связан — умело, надежно и быстро, да еще и вывихнутую руку ему попутно вправили.
Пока верзила-силуранец привязывал конец веревки к седлу, его заморский дружок подобрал меч, оброненный незадачливым грабителем.
— Да они с кинжалом парные! Ух, какие рукояти: рыбы стоят на хвостах! И баланс хороший!
— Бери себе, Кхасти. Дарю.
— Спасибо, хозяин! — просиял Кхасти и ловко вскочил в седло.
Разбойник буркнул что-то о щедрости за чужой счет, но на него никто не обратил внимания.
Путники неспешно двинулись дальше. Теперь между ними на веревке шел связанный разбойник и размышлял о людской подлости и лживости.
— А лошадки-то испугались, — сказал наррабанец Кхасти. — До сих пор фыркают, ушами дергают…
— Скажи спасибо, что не убежали. Это я к твоим фокусам привык, а им впервой…
Разбойник, кусая губы от бессильной злобы, понял, что попался на трюк, давно отработанный двумя коварными мерзавцами. Один отвлекает, а другой…
И дальнейшие слова это подтвердили.
— Да, Кхасти, я тебя все забываю спросить: ты по-своему что-то голосишь… Просто так, что в голову взбредет? Или оно что-то означает?
— Это песня, хозяин. Любовная песня племени джахак. В ней говорится о страсти, делающей мужчину безумцем.
Воцарилось молчание.
Наконец силуранец сказал потрясенно:
— А я-то сомневался, когда ты говорил, что все твои соплеменники, как один, не знают, что такое страх…
— Люди племени джахак бесстрашны, как львы пустыни! — последовал гордый ответ.
— Верю! Вот теперь — верю! Если у вас даже девушки…
— А что — девушки? — подозрительно переспросил Кхасти.
— Ну, такие песни слушают — и все равно замуж соглашаются идти… Львицы, как есть львицы!
Крепкая, сильная, очень высокая женщина сидела на прибрежном камне, опустив босые ноги на серый лед. Если б не была она среди зимы босая, можно было бы принять ее за местную крестьянку: овчинный полушубок, длинная темная юбка, серый платок на голове.
В руках женщина держала что-то вроде обрывка рыболовной сети. И глядела на него так пристально, что не заметила приближения Гульды и Дождика.
— Здравствуй, хозяюшка! — почтительно окликнула водяницу старая нищенка. — Отчего грустна, Тагизарна, госпожа речная?
Тагизарна повернула голову — и Дождик с удивлением увидел на суровом лице дорожки слез.
— Зачем ты этого бродягу сюда привела? — вопросом на вопрос ответила водяница. Голос ее, звучный и красивый, гневно гремел, как вода на перекатах.
— Да не серчай ты на него. Мальчик себе дом ищет.
— Здесь ему искать нечего. Здесь я живу.
— Он и не пробует тебя отсюда выжить, не такой дурень. Понимает, что среди водяного народа с тобою мало кто потягаться может.
Взгляд Тагизарны смягчился. А бабка Гульда толкнула парнишку:
— На колени, живо! Если сумеешь обжить Безымянку — станешь притоком Тагизарны!
Дождик рухнул на колени. Он не чувствовал себя униженным. Будь у водяного народа короли, сидящая перед ним женщина была бы одной из великих повелительниц.
— Безымянку? — удивилась Тагизарна. — Так разве там можно жить?
— А почему нельзя? — вскинул голову Дождик. — Госпожа, умоляю, расскажи, если что-то знаешь!
— Вода знает все на свете, а Безымянка — мой приток. Но с какой стати я должна тебе помогать? Какой мне в этом прок?
— Отдарить мне тебя нечем. А отработать — только прикажи.
— Да? — В голосе Тагизарны звенела насмешка, глубокая и холодная, как подводные ключи. — И что умеет такой великий мастер?
— А что тебе нужно?