Сокровище троллей
Шрифт:
— О-о! — распахнула глаза Маринга. — Что ты говоришь, Джайчи? Чтобы я нарушила папин запрет?!
И оскорбленным голосом поведала, как Челивис стал ее слугой.
Такое коварство ошеломило Аймару. Возмущенная девушка застыла с открытым ртом. Ясно было, что сейчас она разразится таким воплем протеста, что ледяные струны разобьются и рухнут с обрыва.
Мужчины поспешили встать между сестрами и наперебой принялись уговаривать их вернуться на постоялый двор. Темнеет уже, скоро будет опасно идти… завтра, завтра можно
Сестры смирились и, не глядя друг на друга, направились в сторону дороги, оставленной немного западнее берега.
Литисай негромко попытался утешить Аймару:
— Зато завтра не придется торчать на постоялом дворе и ждать своей очереди.
Аймара повела взглядом на кучера, которого и завтра предстояло таскать за собой, и ответила с укором:
— А уж как ловко господин Челивис придумал — в слуги наняться! Сообразительный, не то что некоторые…
— Мне так нельзя, — уныло отозвался дарнигар. — Я ж на королевской службе…
Шеджитуш Дождливый Год, хозяин «Жареного петуха», с лица смахивал на мышь. И острая физиономия, и длинный, словно всегда к чему-то принюхивающийся нос, и выступающие вперед передние зубы, и маленькие темные глазки — все это порядком потешало посетителей трактира и служило пищей для баек. Кто говорил, что мамашу трактирщика, когда она в тягости была, испугала крыса, потому и сынок таков уродился. Кто уверял, что Шеджитуш в кошмарных снах видит мышеловку. Кто утверждал, что кота в «Жареном петухе» не держат из опаски: перепутает хозяина с добычей — и быть беде.
Но Хмурый, который не рискнул провести еще одну ночь в лесу и притащился в «Жареный петух», знал, что лучше иметь дело со стаей голодных крыс, чем со здешним хозяином. Такой с тебя две кожи спустит, да еще будет величать себя твоим благодетелем.
Вот и сейчас — пришлось Хмурому вытащить спрятанную в поясе на самый крайний случай серебряную цепочку. Это за приют и кормежку! И ведь взял Шеджитуш, взял, крыса двуногая, да еще речи вел такие, что беглому разбойнику хотелось воткнуть трактирщику кинжал в пузо (эх, кинжал вместе с мечом у ловчих остался!).
Говорил поганец-трактирщик, что в здешней глухомани идти супротив разбойничьей шайки — смертный приговор себе и близким. Если, мол, атаманша проведает, что Шеджитуш у себя Хмурого приютил, останутся от трактира пепел да зола. Но он, Шеджитуш, по доброте и душевному благородству спрячет беглеца, накормит, винца поднесет — и все это за тоненькую цепочку, то ли серебряную, то ли поддельную…
Хмурый скрипнул зубами, промолчал — и оказался в пристройке, где обычно батрак живет. Батрака Шеджитуш на чердак отправил, а Хмурому поставил прямо на дощатый топчан кувшин вина и глиняное блюдо с лепешками и ломтями окорока.
— В трапезной тебе лучше не появляться, еще прицепится кто… Как поешь — сунь кувшин и блюдо под топчан и ложись спать. Светильник не забудь задуть, чтоб масло зря не выгорало.
И теперь Хмурый молча пил вино и жевал мясо, не чувствуя вкуса, хоть и голоден был, как стая волков в неудачную для охоты зиму. И прикидывал: как же дальше быть? Раздобыть оружие, повторить попытку ограбления на дороге, разжиться лошадью да махнуть в Джангаш? Самое разумное дело… но до чего обидно бросить здесь большие деньги, к которым только руку протянуть — и взять!..
У больших денег были рыжие косы и синие глаза…
Когда за спиной скрипнула дверь, разбойник решил, что это хозяин притащился проверить, погашен ли светильник.
— Вина еще приволоки, — сказал он, не оборачиваясь. — За мое серебро ты мне столько вина должен, что меня в нем хоть утопить…
— Насчет утопить — это мысль! — отозвался от двери нехорошо знакомый голос.
Хмурый резко обернулся — и понял, что слишком хорошо думал о трактирщике.
Вот они, в дверях стоят — Бурьян и Тумба. Оба при мечах. И взгляды этакие скверно-веселые.
От потрясения Хмурый брякнул совсем не то, что надо бы сказать:
— Ты же вроде лежать должен… тебе же конь копытом сломал…
— Заботливый ты наш! — умилился Бурьян. — Цела ключица, просто плечо было зашиблено. А ушибы наша ксуури парой слов лечит.
Хмурый покосился на светильник. Сбить его на пол и в темноте пробиться к двери мимо бывших дружков?
Угу, мимо Тумбы пробьешься…
— Дорого вы за меня Шеджитушу заплатили? — задал пленник еще один глупый вопрос. На этот раз нарочно задал: время тянул, соображал.
— Стали б мы на тебя деньги переводить, — любезно объяснил Бурьян. — Тумба трактирщика тряхнул пару раз — он нам тебя и выложил тепленьким.
— Вы, парни, не поверите, — осторожно начал Хмурый, — но я как раз вас вспоминал. Жаль, думаю, нету сегодня со мною хитрюги Бурьяна. И кого-нибудь из парней покрепче, чтоб сила в жилах играла…
— И как же ты догадался, что не поверим?! — восхитился Бурьян.
Хмурый сделал вид, что не заметил насмешки.
— Есть выгодное дело. По-настоящему выгодное, не бродячих торговцев шерстить. На всю жизнь можно себя обеспечить — если, конечно, не делить добычу на всю ватагу. Зато потом можно зажить богатым господином и забыть, как по лесу шлялся…
— А вот я тебя об стенку шмякну, — солидно пробасил Тумба, — так враз забудешь, как честных разбойников на дурное подбивать!
— Погоди, — остановил его Бурьян. — Шмякнуть успеешь, куда он денется… Давай сперва послушаем, про что он бренчать будет. Интересно же!
Хмурый почувствовал, как отчаяние и страх выпускают его из когтей.
Вроде Бурьян и неглупый малый, но ежели в его душе хитрость и жадность на кулачки схватятся, то можно ставить последний медяк на победу жадности.