Сокрушительный удар

Фрэнсис Дик

— Но требовать половину прибыли...

— Дело в том, что барышник, которому пообещают большие комиссионные, может вздуть цену на аукционе куда выше, чем она могла бы подняться без его участия, так что для заводчика это все равно выгодно. Многие заводчики не просто мирятся с этой системой, они сами предлагают это барышникам. И все довольны.

— Кроме того, кто покупает лошадь, — сурово сказала Софи. — Ему это дорого обходится. Почему покупатели с этим мирятся?

— А-а! — я махнул рукой. — Клиенты многого не знают.

— Не

нравится мне ваша профессия, — неодобрительно заметила Софи. И добавила:

— Мне кажется, она не слишком благородная.

Ха! Это еще мягко сказано...

— Все зависит от того, как смотреть на вещи, — возразил я. — Честность зависит от точки зрения.

— Это аморально! Я покачал головой.

— Это вселенский закон.

— Вы хотите сказать, что в торговле лошадьми нечестно лишь то, что ты считаешь таковым?

— Как и в любом деле, в любой стране, в любую эру, с начала времен и поныне.

— Джонас, вы порете чушь.

— Так как насчет моего предложения о браке?

— А как вы относитесь к взяткам?

— О господи! — сказал я. — Быстро же вы учитесь! Она рассмеялась и встала.

— Готовлю я не очень, но, если вы останетесь, я вас накормлю обедом.

Я остался. Обед был из готовых замороженных продуктов и удовлетворил бы даже Лукулла: омары в соусе и утка с миндалем в меду. Самым крупным предметом обстановки в маленькой белой кухоньке была морозилка. Софи сказала, что набивает ее под завязку раз в полгода, а в остальное время вообще по магазинам не ходит.

Потом, за кофе, я рассказал ей, как Кучерявый пытался отобрать у меня Речного Бога. Надо сказать, это не улучшило ее отношения к моей работе. Я поведал ей о смертельной вражде между Константином Бреветтом и Уилтоном Янгом и о Вике Винсенте, голубоглазом парне, который не может сделать ничего дурного.

— Константин думает, что купленные им годовики обязательно окажутся хорошими, потому что они дорогие.

— Но ведь это разумно.

— Нет.

— Почему же?

— Каждый год люди выкладывают состояния за будущих аутсайдеров.

— Но почему?

— Потому что годовички еще не участвовали в скачках и никто не знает, как они будут выступать. Цена зависит исключительно от родословной.

И ее тоже можно вздуть или занизить — но об этом я благоразумно умолчал.

— Значит, этот Вик Винсент заплатил большие деньги за хорошую родословную?

— Большие деньги за скромную родословную. Вик Винсент очень дорого обходится Константину. Он у нас первый взяточник, и аппетиты его все растут.

Софи была не столько обескуражена, сколько возмущена.

— Правильно тетя говорит, что вы все мошенники!

— Ваша тетя мне так и не сказала, кто потребовал с нее половину прибыли. Когда будете ей звонить, спросите, не слышала ли она про такого Вика Винсента, и посмотрим, что она скажет.

— Почему бы не позвонить ей прямо

сейчас? Софи набрала номер тети. Спросила. Выслушала ответ. Отвечала Антония Хантеркум столь энергично, что мне было слышно с другого конца комнаты. Тетушка Софи хорошо владела простым англо-саксонским наречием. Софи подмигнула мне и с трудом удержалась от смеха.

— Ну да, — сказала она, вешая трубку. — Это действительно был Вик Винсент. Эту маленькую тайну мы раскрыли. А как насчет всего остального?

— Забудем об этом.

— Ни в коем случае! Две драки за два дня так легко не забываются.

— Если не считать убежавшей лошади.

— То есть?..

— Понимаете, — сказал я, — я бы еще мог поверить, что не запер денник — в первый раз за восемнадцать лет работы. Но не в то, что лошадь могла снять попону, расстегнув пряжки.

— Вы говорили, что в попоне он был бы заметнее...

— Да.

— Вы хотите сказать, что кто-то снял с него попону и выпустил перед моей машиной, чтобы устроить аварию?

— Чтобы покалечить лошадь, — сказал я. — Или даже убить. Если бы не ваша молниеносная реакция, у меня были бы очень крупные неприятности.

— Потому что вас привлекли бы к ответственности за то, что ваша лошадь вызвала аварию?

— Нет. Если на этот счет и есть какой-то закон, мне бы все равно ничего не грозило. За сбежавших животных никто не отвечает, все равно как за упавшее дерево. Дело не в этом. Страховка на лошадь была оформлена таким образом, что, если бы конь покалечился, но не погиб, я потерял бы семьдесят тысяч фунтов. Не хотел бы я вновь попасть в такую передрягу!

— А у вас есть семьдесят тысяч фунтов?

— Ага. И шесть замков в Испании.

— Но... — Софи наморщила лоб. — Но ведь это значит, что тот, кто выпустил лошадь, хотел нанести ущерб лично вам. Не Керри Сэндерс, не Бреветтам, а именно вам.

— Угу.

— Но почему?

— Не знаю.

— Но ведь какие-то соображения на этот счет у вас имеются?

Я покачал головой:

— Насколько я знаю, я никому не сделал ничего плохого. Последние два дня я почти ни о чем другом и не думал, но мне не приходит на ум ни один человек, который мог бы достаточно сильно ненавидеть меня, чтобы сотворить такое. Это ж сколько возни!

— А есть такие, кто ненавидит вас недостаточно сильно?

— О, таких небось десятки! Они же размножаются, как сорняки!

Она снова поморщилась.

— Врагов можно нажить везде, — мягко сказал я. — В любом коллективе. В школе, в офисе, в монастыре, на аукционе — всюду кипят мелкие страсти и обиды.

— Только не у нас в диспетчерской.

— Че, серьезно?

— Вы циник.

— Я реалист. Так как насчет брака?

Она, улыбаясь, покачала головой, показывая, что все еще считает мое предложение шуткой, и в двадцатый раз коснулась золотого самолетика на тонкой цепочке.