Сокрытые-в-тенях
Шрифт:
Спустя некоторое время к сыскарю с доктором поднялись и гонцы-возницы. Они были теперь куда как добродушнее и даже пошучивали друг с другом.
— Господа, у Гарта здесь живет кузен. Узнав, что мы тут проездом, он захотел увидеться с Гартом. Если вы не возражаете, то он к нам придет сейчас…
Ну что ж, подумал Ольсар, главное — не противиться судьбе, а уж тогда оно само все сложится, как надо. Но показывать своей обнадеженности сыскарь не стал: кузен второго возницы мог и не пожелать становиться информатором. Впрочем, на то у Ольсара имелось немало всякоразличных способов достижения цели.
Двоюродный брат Гарта оказался худощавым нескладным парнем очень
— Ходили слухи, — осторожно закинул наживку Ольсар, — что у вас тут, или в деревне поблизости, скот мрет прямо на пастбищах. И никто, говорят, разгадать, в чем дело, не может.
Давно эти слухи ходили, еще сыскарь даже покидать Целению не собирался, а уже поговаривали, что кто-то наводит потраву на стада в здешних краях. И не думал Ольсар, что и по сей день это беспокоит местных…
Кузен Гарта закивал:
— Д-да, господин Ольсар, было дело! И у нас скот падал, и у соседей…
— Так и не узнали, что за напасть?
Селянин энергично покрутил головой. Тем временем помощница или дочь хозяйки принесла им заказанное. Скорее даже дочь: и цвет волос такой же, и пышность их, и даже фигурой от трактирщицы она почти не отличалась, разве только посвежей была, да походка полегче. В громадных, ею принесенных, тарелках курились дымком только что с пылу с жару куски телятины, утопали в ароматной подливке подрумяненные лепешки из полбы и рассыпчатая каша. Вино девчонка выставила прямо в кувшине, от хозяйских щедрот.
— А что, умница, составила бы нам компанию! — аккуратно предложил сыскарь. — Работы, чай, немного…
Та вежливо отказалась, сославшись на домашние обязанности, и ушла. Кузен Гарта слегка подался к Ольсару и шепнул ему на ухо:
— Не позволено ей. Мать не велит с посетителями любезничать. А я, если хотите, могу сводить вас на пастбища, где падеж был… Сами на все и поглядите.
— Договорились.
Правда, поголовье скотины в здешних деревеньках, равно как и в других, напрямую Ольсара не интересовало, но это был хороший шанс оглядеть окрестности и повыспрашивать о сопутствующих делах. Мало ли, всё когда-нибудь пригодится…
— Надо бы поспешать… — вздохнул доктор, явно вспомнив о бедственном состоянии телохранителя месинары, к которому был вызван. — А то как бы к покойнику не приехать…
Гонцы-возницы переглянулись между собой, и Гарт, выбирая слова, ответил Лорсу:
— Видите ли, доктор… Айнору, слава Ам-Маа, еще до нашего отбытия полегче стало… Надо вам знать, наверное… э-э-э…
— Вы о чем? — насторожился доктор, да и Ольсар не будь растяпа тут же навострил слух.
— Помощь ваша больше горничной месинары Ананты понадобится… Умом она тронулась. Кажется, будто увидела страшное, да вот рассудок и потеряла оттого…
Доктор покашлял, рассерженный тем, что так долго скрывалась от него правда. Это где же видано: правительница исчезла, верный телохранитель ранен, а служанка ума лишилась?! Что творится в мире?
Те же вопросы задавал себе и сыскарь. Расправившись с обедом, все они, с кузеном Гарта, направились обратно к карете. Долговязый возвышался над остальными и все время размахивал руками, объясняя возницам, куда нужно ехать ради их затеи. Доктор Лорс Сорл недовольно фыркал, считая поездку на пастбища ненужной проволочкой, да и сам Ольсар не был уверен, что они не потеряют время
Карета стонала, скрипела рессорами и болтала пассажиров, но отдохнувшие кони тащили ее бодро по извилистым тропам и верно приближались к холмам. Долговязый и его кузен Гарт молча сидели напротив доктора и сыскаря, цепляясь за ручки на дверцах и сосредоточенно стискивая челюсти. Тряска была немыслимой.
— Приехали, что ли? — наконец крикнули с козел.
Долговязый выглянул за занавеску.
— Ага! Дальше не проехать, идти надо!
Ольсар поймал на себе недовольный взгляд старого приятеля-доктора, сверкнувший в прорезях маски, и успокоительно похлопал его по предплечью.
На заливном лугу щипало траву, покрывшую взгорья плотным ковром, множество коров, коз и овец. Стада с отарами выглядели идиллически, уж во всяком случае ожидать дурного при виде такой картины было невозможно…
— Нам туда, — долговязый указал на деревья небольшого перелеска, приютившегося у подножья высокого утеса над поляной.
Деревья слегка покачивались от дуновения прохладного ветра с востока.
Сыскарь почуял, как пробуждается в сердце его древний, неизбывный охотничий дух. Запах следов усилился, но теперь всё вокруг отдавало еще и липким, сладковато щекочущим глотку привкусом тлена. Здесь недавно погуляла затейница-смерть, и выяснить, что за правила игры она избрала на сей раз, Ольсару предстояло через несколько шагов.
Они спустились в поросшую низким кустарником ложбину, вскарабкались по каменной осыпи и, вынырнув наверх, разом, безо всякого упреждения, если не считать таковым отрывистое карканье вороны, очутились на той самой поляне.
Око всегда ловит сначала движение, а уж потом замечает все остальное, второстепенное. Так и наши путники первым делом увидели двух стервятников, которые кривыми своими клювами колупали серый, очевидно перезимовавший здесь под снегом, труп коровы. Шагах в двадцати подобную же тушу обсела целая стая серо-черных ворон. И еще в двадцати шагах севернее тоже клевали мертвечину какие-то, плохо узнаваемые издалека, хищные птицы. Все они насторожились, готовые в любой момент взлететь, когда дозорная ворона, что сидела на сосне, каркнула каким-то особым способом. Двуногие и пернатые, выжидая, смотрели друг на друга.
Ольсар отметил: мертвые животные были раскиданы по лугу в каком-то определенном порядке, установленном безжалостной рукою, их убившей. Что это был за порядок, сыскарь еще не разобрался.
Долговязый селянин стоял дрожа, но крепился, хотя не надо было иметь навыки сыскаря, чтобы почуять его страх перед необъяснимым злодейством. Гонцы-возницы казались равнодушными, а доктор — скорее раздраженным, чем напуганным либо удивленным. Вся поза Лорса Сорла вещала одно: «Когда уже мы покинем это поганое местечко и тронемся в путь-дорогу?» Но из почета к профессии старого друга доктор сдерживал порывы возмущения. Ему показалось, что Ольсар близок к какой-то разгадке: движения сыскаря обрели уверенную размашистость. С прищуром, из-за глазных прорезей маски оценив увиденное на взгорье, Ольсар достал из своего неразлучного саквояжа кусок серой, чем-то разрисованной с одной стороны бумаги, завинченную чернильницу и белое гусиное перо.