Солдат Иван Бровкин
Шрифт:
И Ваня, чтобы окончательно пленить сержанта, поёт ещё одну лирическую песню, ловко перебирая пальцами по ладам гармони.
Всё больше и больше солдат из других отделений собирается вокруг гармониста.
Сладко звенит голос Вани.
Довольный, улыбающийся Буслаев,
Абдурахманов, видя эту трогательную сцену, шепчет Кашину:
— Пропал наш сержант… Совсем пропал.
— Молодец Бровкин, — хитро улыбается Кашин. — Нашел ключ.
По цели из автомата стреляет Кашин. Он делает три выстрела подряд.
— Двадцать два очка! — фиксирует результат Буслаев и, покачав головой, добавляет: — Плохо, Кашин!
Кашин отходит в сторону.
По той же цели из автомата стреляет Бровкин.
— Четыре очка! — объявляет Буслаев.
Бровкин стреляет второй раз.
— Десять очков! Молодец, Бровкин! — восклицает Буслаев.
Бровкин стреляет в третий раз.
— Одно очко! — говорит Буслаев. — Всего пятнадцать… Для новичка, Бровкин, неплохо, — и, взглянув на Кашина, добавляет: — А для старого солдата двадцать два очка плохо, Кашин, очень плохо.
Буслаев сам берёт автомат и, почти не целясь, подряд без передышки делает три выстрела.
Все три пули точно ложатся в самый центр мишени.
— Все тридцать! — улыбаясь, фиксирует результат Абдурахманов.
Ваня удивлённо смотрит на Буслаева.
— Крепче держать винтовку! — командует Буслаев.
На учебном казарменном плацу. С винтовкой наперевес Ваня бежит по направлению к чучелам.
Он с силой направляет штык в чучело, но обороняющий чучело Кашин длинной палкой отбивает штык и отбрасывает Ваню, чуть не сбив его с ног.
— Ты что, Кашин, драться вздумал? — окликает его Буслаев.
— Я, как приказано, товарищ сержант, — оправдывается Кашин.
— Отойди в сторону! — сердито говорит Буслаев и, взяв из рук Кашина палку, становится в позицию у чучела и командует: — Начинай, Бровкин!
Ваня, маневрируя штыком и прикладом, прокалывает чучело.
— Хорошо! — одобрительно отзывается Буслаев. — Ещё раз! Сначала!
Абдурахманов, хитро улыбаясь, шепчет Кашину:
— Смотри, сержант у Бровкина… шёлковый ходит.
К тренирующимся солдатам подходит капитан Шаповалов,
— Как новичок, сержант? — спрашивает Шаповалов, оглядывая Ваню с головы до ног.
— Порядок, товарищ капитан, привыкает, — отвечает Буслаев.
— Говорят, он на гармони хорошо играет?
— Отлично, товарищ капитан.
— Что ж, послушаем, — и Шаповалов идёт дальше по плацу.
Отделение Буслаева отдыхает: кто читает, кто пишет, кто играет в домино, кто в шашки. Ваня с Кашиным разыгрывают шахматную партию.
К столу подходит связист и, вызывая солдат по фамилиям, раздаёт письма.
— Кашин, Абдурахманов, сержант Буслаев, Трофимов.
Солдаты берут письма, вскрывают конверты и углубляются в чтение.
Связист уходит. Ваня догоняет его.
— Слушай, Зайцев, — с волнением в голосе обращается к нему Ваня. — Неужели мне опять ничего?.. Не может этого быть… Два месяца ни одного письма…
— Что ты, Бровкин? — удивляется почтальон. — Ты ведь только позавчера получил письмо?
Ваня, замявшись, с грустью в голосе отвечает:
— Это от матери.
— А, от матери… — замечает почтальон и спрашивает: — А от нее… ни одного? Ты хоть скажи, как её звать?
— Это всё равно, — так же грустно отвечает Ваня.
— Ничего не поделаешь, Иван, — говорит связист. — А может, она разлюбила гармониста, а? — и он улыбается.
— Не может этого быть! — невольно вырывается у Вани.
— Ну, брат, в жизни все бывает! Нам, почтальонам, это известно, — и связист продолжает свой путь.
В раздумье стоит Ваня.
Правление колхоза. Коротеев, сидя за столом, что-то записывает в блокнот.
Входит Самохвалов с кипой писем в руках.
— Тимофей Кондратьевич! — обращается он к Коротееву. — Вот письма, адресованные вашей дочери. — И он протягивает председателю четыре запечатанных конверта.
— Письма? Любаше? — удивлённо спрашивает Коротеев. — От кого?
— Конечно, от непутёвого, — пожимает плечами Самохвалов.
— Почему «конечно»? — сердится Коротеев.
— Значит… любовь, — ехидно отвечает Самохвалов.
Коротеев, вырвав письма из рук Самохвалова, рассматривает адреса, в сердцах разрывает один конверт и вынимает письмо.
— «Дорогая моя Любовь Тимофеевна, — читает он вслух, — пишет тебе твой любимый солдат Иван Бровкин»…
— Слышите, «любимый»!.. — вставляет Самохвалов.
У Коротеева от злости перекосилось лицо. Он отрывисто читает: