Солдат из Казахстана(Повесть)
Шрифт:
Пять долгих месяцев ждали мы вместе со всей страной этого радостного часа. Сколько наших товарищей и друзей пало на рубежах обороны, отодвигавшихся все в одном направлении — глубже и глубже к востоку… Они так хотели дожить до победы…
А как легко несут тебя ноги в такую ночь! Как меток солдатский глаз, как крепка и верна рука! Как давит тебя спазма радостных слез от тысячеголосого крика «ура»!
Они летят через город — в свете ракет сверкают обнаженные сабли кавалеристов. Грозно движутся неумолимые штыки в руках стремительно наступающей пехоты.
Гитлеровцы под
Так во время горной грозы осеннею ночью в страхе и смятении несутся табуны коней, сталкиваясь и давя друг друга на узких тропах, натыкаются на утес, шарахаются в испуге, скользят с обрыва и падают в пропасть…
То же произошло в эту ночь с немцами в Ростове. Они уже думали, что устроились тут на всю зиму, и вдруг налетел ураган… Бросая машины во дворах своих штабов, они бежали. Наскочившие друг на друга, опрокинутые, сцепившиеся колесами, с разбитыми моторами стояли и лежали грузовые и легковые автомобили, орудия и повозки по улицам и площадям…
А несмолкаемое «ура» в грохоте выстрелов, в огне снарядных разрывов, в реве моторов разливалось все шире и шире, как море.
В этой победе была доля и нашего взвода. Не вечно нам охранять мосты. На этом посту нас сменил обычный стрелковый взвод молодых ребят, прибывших откуда-то из тыла, еще не бывавших в бою.
Лейтенант Мирошник вызвал меня и дал задание войти в город и разведать улицы южной окраины.
Мы вышли с вечера, ползли по задворкам, перелезали через заборы, ныряли в какие-то щели, обследовали дворы, выглядывали на улицу — всюду было темно и пустынно. В одном месте лежал опрокинутый трамвайный вагон, тут же, возле него, раскинув на мостовой руки, — расстрелянный вагоновожатый. Раза два нам встретились угрюмые немецкие патрули. Володя прислушался, сказал, что они говорят о морозе. А разве это мороз? Их бы к нам, куда-нибудь в Кустанай!
Мы проникли в занятый фашистами город не меньше чем на километр. Маленькая церковная площадь поперек улицы была перегорожена баррикадой, которая черной горой высилась между домами. Мы подползли к ней вплотную, долго прислушивались. По ту сторону баррикады подошла легковая машина. Кто-то выскочил ей навстречу, рапортовал. Володя толкнул меня, и под шум удаляющейся машины мы отползли к ближайшим воротам.
— На баррикаде три пулемета и десять солдат, — сказал Володя, передавая мне смысл солдатского рапорта.
Я оставил его наблюдать, а сам поспешил возвратиться, расставляя по пути своих разведчиков.
Лейтенант Мирошник ждал моего возвращения. Командиры других отделений уже собрались сюда. Они обследовали соседние со мной улицы города и доложили комвзводу обстановку. Едва я успел доложить и свои результаты, как в блиндаж лейтенанта вошел командир полка, а за ним и сам полковник.
— Ну, Сарталеев, какие у вас вести? — спросил он меня.
— Хорошие вести, товарищ полковник. Мои бойцы расположены на километр вдоль улицы.
— Хорошие вести! — одобрил полковник.
Нас
По множеству людей, перебравшихся через лед, я понял все: сегодня ночью мы будем снова в Ростове. Хотелось крикнуть «ура». Но люди двигались молча, была тишина, и никто ее не нарушал. Только с правого фланга упорно не смолкала пулеметная перестрелка да изредка рвались мины.
Переправившийся батальон, а может и полк, располагался под самым берегом… Слышался сдержанный глухой говор, окрики отделенных: «Разговорчики!»
В темноте я услышал родную казахскую речь и ринулся разыскивать земляков, но в это время голос лейтенанта Мирошника громко окликнул меня.
Мы снова ползли и перебирались по тому же, пройденному разведкой пути. Стояла такая же тишина, но мы уже знали, что сзади нас теперь движется батальон, а за ним, может быть, полк или дивизия.
В условленном месте встретил меня оставленный для наблюдения Ушаков, сжал руку, сообщая, что все в порядке и можно двигаться дальше.
Мы оставили головной взвод в засаде, в полусотне шагов от баррикады. Плечом к плечу со мной пробирался наш лейтенант. Навстречу нам от стены отделился Володя, шепотом сообщил, что только что прибыло целое отделение солдат в подкрепление на баррикаду.
Мы поползли, упираясь ладонями в заледенелые булыжники мостовой, и всем отделением залегли под какие-то железные бочки и опрокинутые автомашины.
— Бросай! — раздалась команда Мирошника.
Каждый из нас бросил по две гранаты по ту сторону баррикады. Потом мы перемахнули через бочки. Колючая проволока впилась мне в ладонь и в ногу и разодрала штанину, но мы уже навалились на фашистских пулеметчиков. Из темноты улицы за нами сюда, к баррикаде, бежали сотни бойцов. Они без препятствий перелезли через баррикаду, разлились по площади и занимали дома. Вдоль улиц рвались гранаты, татакали пулеметы. Звуки битвы ударили в ночь…
Как нарастала битва, я, кажется, даже не слышал. Она кипела по всей южной части города. Она клокотала и разливалась в могучем победном крике. По улицам падали мины, рвались снаряды… Фашисты закрывали от нас центр города, поливая нас из пулеметов. Внезапно с тыла послышался вдоль улиц грохот танков.
— Гранаты! — крикнул я. — Танки с тылу!
— Тише, Сарталеев, — остановил меня лейтенант. — Это наши идут.
«Может быть, „сталинградцы“», — подумал я и вспомнил Зонина.
Не обращая внимания на рвущиеся мины, на частые разрывы снарядов и пулеметный огонь, танки смело ринулись в темные улицы города, пробивая дорогу пехоте, ломая завалы и срывая колючую проволоку.
Рассветает. Передовые части бьются где-то там, за домами, за садами, бульварами, за чертой городских улиц.
Кто-то кричит на ухо, что с севера тоже ударили наши части и немцы бегут, бросая оружие.
«Немцы бегут». Как весело слышать эти слова.
Мы видим высокий дом, над крышей которого оскорбительно и мрачно колышется большое немецкое знамя с черным злобным тарантулом, растопырившим лапы. Это его гнусное дело — виселицы на площади и истерзанные трупы советских людей по улицам.