Солдатский долг
Шрифт:
Я доложил Сталину, что в таких условиях войска фронта не смогут справиться с задачей. После этого задача фронту была изменена. Теперь мы должны были нанести удар на север в сторону Орла силами 21,70 и 2-й танковой армий, чтобы во взаимодействии с войсками Брянского и левого крыла Западного фронта разгромить орловскую группировку противника. Но в той обстановке и эта операция не сулила успеха. Противник значительно превосходил нас в силах.
Мы переживали за нашу конно-стрелковую группу, на обоих флангах которой враг подозрительно накапливал войска. Повторяю Крюкову свой приказ: приостановить продвижение на запад, закрепиться на рубеже реки Сев и удерживать Севск до подхода частей 65-й армии. Предупреждаю, чтобы вел усиленную разведку в северном и южном направлениях. Но Крюков уже ничего не успел сделать.
Чтобы остановить здесь противника, нам пришлось развернуть 65-ю армию на широком участке по восточному берегу реки Сев.
Радовало одно: успешное продвижение наших войск оказало серьезную поддержку левому соседу – Воронежскому фронту, отвлекая значительные силы противника с его участка. 60-я армия соседа смогла продвинуться вперед. То, что враг стянул против нас значительные силы, во многом облегчило положение Воронежского фронта, когда гитлеровцы перешли там в наступление.
Получив новую задачу, мы приступили к перегруппировке войск, сосредоточивая основные силы на орловском направлении – направлении главного удара. Сюда была нацелена и только что прибывшая из резерва Ставки 70-я армия. Она была сформирована из пограничников, отличных солдат, прекрасно подготовленных для ведения боя в любой обстановке. Мы возлагали на эту армию большие надежды и направили ее на самый ответственный участок – на правый фланг, в стык с войсками Брянского фронта. Но действия пограничников были неудачны. Объяснялось это неопытностью старших командиров, впервые оказавшихся в столь сложной боевой обстановке. Соединения вводились в бой с ходу, неорганизованно, по частям, без необходимого обеспечения артиллерией и боеприпасами к ней.
Возлагая ответственность за неудачные действия армии на ее командование и штаб, не могу снять вины с себя и со своего штаба: поспешно вводя армию в бой, мы поставили ей задачу, не проверив подготовку войск, не ознакомившись с их командным составом. Это послужило для меня уроком на будущее.
Как только выдалась возможность, я поехал к пограничникам. Добраться до них стоило большого труда. Пришлось использовать три способа передвижения: по дороге на машине, затем по просеке на санях, а километров пятнадцать мы с членом Военного совета фронта Телегиным прошли на лыжах.
Личное знакомство открыло глаза на многое. Мы убедились, что необходимо заменить командарма и усилить штаб армии более опытными офицерами. Приложили все усилия к тому, чтобы это было сделано поскорее: предстояли новые бои.
Между тем обстановка накалялась. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, остановились на рубеже Новосиль, Архангельское, Рождественское и дальше продвинуться не смогли. По сообщению командующего фронтом Рейтера, враг настолько усилил свою орловскую группировку, что можно было ожидать контрудара каждую минуту. А штаб Воронежского фронта уже бил тревогу: противник перешел в наступление, ведет бои за Харьков, продвигается к Белгороду.
На нашем участке гитлеровцы сопротивлялись со все возраставшим упорством, бои принимали затяжной характер. У нас сохранялась еще надежда, что с вводом в бой 21-й армии нам удастся хотя бы немного потеснить противника. На большее рассчитывать было трудно… «Нет, все-таки наступать нам сейчас не время, только напрасно ослабляем свои силы…» – подумал я. В момент тяжелых раздумий о перспективах наступления я получил приказание Ставки: срочно направить 21-ю армию в район Обояни в распоряжение командующего Воронежским фронтом. Оказывается, крупные неприятельские силы прорвались на харьковском и белгородском направлениях с угрозой продвижения на Курск.
Пришлось доложить в Ставку, что наше положение не улучшается, подход войск и тылов фронта затягивается, снабжение войск материальными средствами наладить не удается, а враг значительно усилил свою группировку против войск фронта. С уходом 21-й армии соотношение сил будет и вовсе не в нашу пользу.
Мой доклад возымел действие. Во второй половине
Центральный фронт получил задачу перейти к обороне, организовав ее на рубеже Городище, Малоархангельск, Троена, Лютеж, Коренево. Мы дополнительно получили 48-ю армию П.Л. Романенко, 13-ю армию Н.П. Пухова, перешедшую к нам из Брянского фронта вместе с участком, который она занимала, и 60-ю армию И.Д. Черняховского из Воронежского фронта, тоже с занимаемым ею участком. К этому времени оба наших соседа отбили вражеские удары и теперь, как и мы, находились в обороне.
Замысел немецко-фашистского командования ударами с севера – со стороны Орла и с юга – со стороны Белгорода окружить и уничтожить советские войска в районе Курска провалился. Но врагу ценой больших усилий удалось удержать в своих руках два важных выступа – один восточнее и юго-восточнее Орла, а второй восточное и северо-восточнее Харькова. Между этими выступами, которые упорно оборонял противник, образовалась огромная Курская дуга, выдвинувшаяся до 200 километров на запад. Оборона этой дуги и была возложена на войска Центрального и Воронежского фронтов.
Командование, штаб и политическое управление фронта переключились на решение новых задач. Надо было создать оборону, непреодолимую для врага. Значит, она должна быть глубоко эшелонированной и прежде всего противотанковой. Наученные горьким опытом минувших боев, мы знали, что, предпринимая наступление, враг будет широко применять танки, а поэтому в первую очередь нужно готовиться к борьбе с ними.
Противнику не раз удавалось сравнительно легко прорывать нашу оборону. В частности, именно потому мы потеряли Харьков и Белгород. На мой взгляд, объяснялось это тем, что у нас не уделялось должного внимания своевременному созданию необходимых резервов, при наступлении расходовались все силы до предела, фронт вытягивался в нитку, отрываясь от своих баз. Сказывалась и слабость нашей оперативной и стратегической разведки.
В результате противник имел возможность, отходя, создавать крупные группировки сил и наносить неожиданно контрудары, парировать которые нам было нечем. Отсутствие в глубине нашей обороны оперативных резервов позволяло врагу, прорвав фронт на узких участках, почти безнаказанно идти на окружение наших войск.
Для ознакомления с положением и нуждами фронта к нам из Москвы в апреле прибыли начальник тыла Красной Армии А.В. Хрулев, заместитель начальника Генерального штаба А.И. Антонов и Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии – начальник Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко, назначенный к нам членом Военного совета.
Московские товарищи находились у нас довольно продолжительное время, вникая в вопросы, относящиеся к состоянию войск, тылов – фронтовых и армейских (многие из них еще не были перевезены в районы расположения войск), интересовались проблемами оперативно-стратегического характера. Я поделился своими мыслями об организации обороны Курского выступа. Мне предложили изложить свои соображения в служебной записке на имя Верховного Главнокомандующего, что я и сделал. В записке давалась краткая оценка обстановки, сложившейся на южном крыле советско-германского фронта в результате зимней кампании 1942/43 года, и высказывались некоторые предположения, касающиеся военных действий летом. Наиболее вероятным участком фронта, где противник попытается развернуть летом свое решающее наступление, будет Курская дуга. Здесь он постарается повторить то, что ему не удалось зимой, но уже большими силами. Этому способствует конфигурация фронта. То, что противник продолжает перебрасывать войска в районы Орла и Белгорода, выдает его намерение воспользоваться своим нависающим положением над нашими частями, расположенными на Курской дуге. В записке говорилось о настоятельной необходимости создания сильных резервов Верховного Главнокомандования, расположенных восточнее Курской дуги, – они помогут отразить любой удар вражеских сил на этом направлении.