Солдаты невидимых сражений
Шрифт:
— Почему же вы не хотите назвать свою фамилию и объяснить, где взяли эти документы? — вернулся Набатов к старому вопросу.
— Разве вам интересно бить лежачего? Вы меня сразили, я лежу на обеих лопатках. Я начал говорить, и мне предстоит очень многое сказать. Я скажу все, но не заставляйте меня делать это сегодня. Вы же хорошо знаете психологию преступника. Если он не захочет говорить — не требуй, не угрожай: не поможет. Но когда он скажет — выложит все. Он расскажет о преступлениях, которые совершил бог весть когда и в которых никто бы его не заподозрил.
Опустив голову, он зарыдал.
— Я знаю, — заявил Набатов, — что большой преступник спешит признать десятки мелких краж, чтобы избежать наказания за более тяжкие преступления. Такую тактику избрали и вы. Почему вы не хотите сказать о своем участии в антисоветской деятельности?
Вытирая слезы и тяжело вздыхая, старик стал рассказывать о националистических формированиях эмигрантов, о их практической деятельности, о гнусной антисоветской пропаганде, о подготовке и заброске в Советский Союз шпионов и диверсантов. Он назвал людей, с которыми работал, признался, что и сам был активным участником многих организаций.
Видя, что он обходит подводные камни, не хочет сказать, где находился и чем занимался сам во время войны, Набатов спросил об этом. Но тот увильнул:
— В сороковом году я порвал и с «ровсовцами», и с бандеровцами. Нас, стариков, выжили молодые…
Набатов посмотрел на часы. Была полночь. Мысль, что перед ним — парашютист, который пытается всеми способами оттянуть время, чтобы выиграть, не покидавшая его в течение всего допроса, теперь овладела им с особой силой: «Что, если в эту минуту его напарники выполняют свое гнусное задание или перебираются через линию фронта с собранными разведывательными данными?»
— Слушайте, вы… — Набатов хотел выпалить все, что он знал о «Клеще» из показаний Голубовского и многих других агентов германской разведки, но воздержался: — Вы почему-то в числе своих знакомых не назвали ротмистра Голубовского. Может быть, объясните?
— Я не знаю такого.
— Не хотите ли познакомиться с ним?
— Нет.
— Почему?
— Он вам ничего нового не скажет.
— Значит, вы знаете его?
— Да.
— По совместной работе в разведоргане — штабе «Валли»?
Старик молчал. Но Набатов теперь больше чем когда-либо был уверен в том, что перед ним тот самый «Клещ», о котором он много слышал, как о старом шпионе и одном из «референтов по России».
Сейчас капитан сделал еще один шаг к победе, а противник — к поражению. Но этого было мало. Вот почему он, заметно волнуясь, вытирая испарину, выступившую на лбу, «наседал» на врага, не давая ему опомниться.
— Слушайте, вы «Клещ», не к лицу вам, матерому шпиону, ходить вокруг да около, как новичку. Давайте говорить начистоту.
Тот сделал паузу,
— Преклоняюсь перед вами, капитан Набатов, — промолвил вдруг «Клещ». — О ваших способностях я слышал давно, но… но вы превзошли все. Откуда вам известна моя кличка? — заерзал он на стуле.
— Я вас не спрашиваю, откуда вы узнали мою фамилию. Скажите, как вы попали сюда, а не в другое место, куда вас столько времени готовили?
— Вы и это знаете. Похвально. Не зря я боялся попасть в ваши руки. Вы предлагаете говорить начистоту. Давайте. Я готов. Полмиллиона чистоганом за тайну, которую я вам открою, и за то, чем я буду полезен вам вообще. Много? Торговаться, по меньшей мере, не гуманно, когда стоит вопрос о проигрыше или выигрыше сражения, о гибели или спасении многих тысяч жизней…
— Только за деньги гуманно?
— А вы думали за карие очи?..
— С каким заданием вас выбросили к нам на самолете?
— Мы не договорились.
— Сожалею, что вы не понимаете своего положения.
— Разрешите подумать до утра… У меня болит голова.
Набатов прервал допрос и сам отвел «Клеща» к ординарцу.
После дождя ночью было тепло и тихо. Тишину нарушали лишь отдаленные глухие разрывы снарядов, пулеметная грызня, окрики часовых да надоедливое кваканье лягушек.
Набатов сел на землю. Он смотрел на вспышки немецких ракет, но думал о другом. Он знал, что с таким матерым разведчиком, как «Клещ», сразу результата не добьешься. Надо затратить немало терпения и порядочно времени. Вот почему он сейчас обдумывал план дальнейшего своего наступления, чтобы как можно скорее узнать, с кем и с каким заданием переброшен «Клещ».
Когда часовой окликнул: «Стой! Кто идет?», Набатов услышал знакомый голос лейтенанта Серова.
Серов пришел не один. С ним были бойцы и майор с вещевым мешком за плечами, которого Серов назвал агентом германской разведки, переброшенным в тыл советских войск под видом нашего майора.
Отпустив автоматчиков отдыхать, Набатов с Серовым и шпионом спустились в землянку.
— Чтобы искупить свою вину перед родиной, — заявил задержанный, — я все рассказал лейтенанту. — Он положил на стол миниатюрную рацию, заявив, что сброшен на парашюте вместе с одним стариком уточнить и сообщить по рации о наличии танков в лесу юго-западнее Стрешнево, что в четырех-пяти километрах отсюда, о резервах артиллерии в селах Стрешнево, Куток и Плоты, прибывает ли туда пополнение на автотранспорте и т. д.
От него удалось узнать, что в шесть ноль-ноль, через пять с половиной часов, немцы начнут наступать на участке дивизии, и на парашютистов возлагались большие надежды, тем более что несколько агентов, переброшенных через линию фронта ранее, не вернулись. Выполняя задание, старик сообщил по рации о наличии танков в лесу и о концентрации артиллерии. По словам парашютиста, после выполнения задания переходить через линию фронта им не следовало. Надо было ожидать прихода наступающих немецких частей.