Соленая Падь
Шрифт:
"Образование прежде всего необходимо русскому народу. Это самая важная потребность населения, которую может удовлетворить только народная власть Советов. Впредь же, до полного восстановления Советской власти, съезд считает необходимым:
– открыть школы грамоты, где есть помещения и обучающие;
– требовать от обучающих плодотворной работы, направленной к воспитанию детей, будущих граждан и будущих культурно-развитых работников.
О смысле внешкольной культурно-просветительной работы:
а) устроить, где возможно, отделения
б) проводить, где возможно, беседы по общественно-политическим вопросам и по текущему моменту;
в) воспретить продажу без разрешения учебных пособий - бумаги, карандашей, чернил и пр.;
г) все штрафы, взимаемые от самогонщиков, передавать отделу народного образования".
К этой бумаге подошла Тася Черненко, стала ее читать. И Мещеряков тоже прочел все внимательно. Потом спросил:
– А золота вам не надо, товарищи? Может, пригодится вам?
– О чем это ты? Какое еще золото?
– спросил Брусенков.
– Обыкновенное! Золотое!
– ответил Мещеряков.
– Мои ребята в Знаменской конфисковали серок семь тысяч. Да еще игрушки всякие поделаны тоже золотые. Вот-вот в Соленую Падь должен доставить все добро мой эскадрон.
– Не-ет, - махнул рукой учитель.
– Зачем нам золото? Что мы с ним будем делать?
Прощаясь, Мещеряков пожал руку учителю, приняв сначал стойку "смирно", потом улыбнулся ему:
– Учителей я вам из армии освобожу! Своим собственным приказом и освобожу, когда главный штаб это долго решает!
Брусенков сказал резко:
– Пошли. Пошли в финансовый отдел!
По пути Мещеряков засмеялся:
– Ладно учитель-то сделал батюшке проповедь! И по памяти сделал - всех помнит христианских учителей, даже которые до Христа еще были!
– Не совсем ясно говорил учитель...
– ответила Тася Черненко, как будто даже не Мещерякову, а так, вообще ответила.
– Не каждому понятно...
– Ну чего тут не понять-то?
– удивился Мещеряков.
– Он ведь что сказал? Что ложь всякая сама себя и губит. И - правильно! Взять хотя Колчака. Кто ему первый враг? Первый враг ему - Колчак!
– И тут Мещеряков снова вспомнил о золоте, и, как только вошли в финансовый отдел, он тотчас спросил: Здравствуйте, товарищи! Золота не нужно вам?
Финансовый отдел помещался в комнате узкой и длинной, вдоль одной стены стояли деревянные и железные шкафы - такие же точно, как в помещении штаба армии, вдоль другой - плотно друг к другу прижались столы, за столами сидели финансовые работники. Четыре человека.
Трое вытаращили на Мещерякова глаза, четвертый, в блузе, с бородкой клинышком, в очках и небольшого росточка, стоя за столом, громко стукнул костяшками - положил на счеты какую-то длинную сумму, прижал пальцем строку на разлинованной и тоже длинной бумаге, и только после этого поднял голову. Часто-часто поморгал, будто что-то вспоминая, и спросил:
– А - много ли?
– Сорок семь тысяч. В империалах и в червонцах.
– А-а-а... Сорок семь... У Коровкина в Знаменской конфискованное?
– У него!
– подтвердил Мещеряков.
– Ты скажи, и здесь известно уже, оказывается, дело! А мы не слишком и рассказывали о конфискации!
– Когда привезете золото?
– Ну, не сегодня, так завтра.
– Богатство! Большое!
– Ну, еще бы не большое!
– С охраной везете?
– Эскадрон сопровождает!
– Кому здесь сдадите? В Соленой Пади?
– Хотя бы тебе. В отдел.
– Нет, нам не надо...
– И небольшой человек у окна снова пощелкал костяшками, после этого отнял палец от длинной ведомости.
– Как это не надо? А может, пригодится?
– Не надо!
– Так вы же контрибуции деньгами делаете!
– Делаем. Керенками. Керенские билеты двадцати и сорока рублей достоинством у нас ходят. Мы на белой территории для этой цели кассы экспроприируем.
– А золото и ни к чему?
– Обсуждали вопрос. Вот с товарищем Брусенковым и обсуждали. Не имеется смысла. Не получается.
– Не получаться тоже может по-всякому.
– А вот как не получается: если мы не можем со всяким и повседневно расплачиваться золотом, то и не надо начинать. Иначе бумажный билет потеряет силу. Получится инфляция.
– Завотделом выговорил это слово громко, со значением, посмотрел на Мещерякова и еще сказал: - А вслед за тем необеспеченным деньгам будет уже полная аннуляция! Верно я говорю?
– И завотделом хитро так на Мещерякова поглядел.
Мещеряков подумал...
– Ты, товарищ завотделом, с деньгами давно сталкиваешься?
– А всю жизнь! Вот с таких лет!
– ответил финансист и показал рукой у пояса. Совсем у него низко получилось.
– Мальчиком был при лавочке, после бухгалтером Кредитного товарищества. Много слишком я их перевидел! Помыслил о них.
– А что же помыслил?
Завотделом подошел к Мещерякову, снова и часто-часто поморгал на него:
– Вот вы воюете. Люди - с людьми. А воевать надо всем против денег. Когда такую войну сделать в свою пользу - наступит справедливость. Раньше нет!
Мещеряков стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы, и смотрел на маленького финансиста. И тот, на минуту примолкнув, тоже разглядывал главнокомандующего, а потом стал говорить дальше:
– Жизнь начинаем новую, только один ее начинает с двадцати рублей, другой - с двадцати тысяч. Человека можно убить, осудить, деньги его не убьешь: он их скроет, на другие обменяет - все успеет. Скончается - сыну передаст. В земле схоронит - другой, совсем нечаянный человек найдет клад и тут же станет уже не за себя - за прежнего владетеля жить с деньгами. Как же понять? Чтобы денег было у всех ровно и не более того, сколько в действительности необходимо человеку? В Панковской волости еще до присоединения к нам подумали. Сделали так...