Соленые радости
Шрифт:
О судьбе Макса Цорна я узнал после фашистского переворота в Чили.
Чилиец-эмигрант рассказывал в телевизионной программе «Время» о репрессиях хунты. Мне послышалось имя Цорна.
Я отыскал чилийского эмигранта. Он жил в гостинице «Москва». Звали его Гарсиа Пандо. Он сумел бежать из концлагеря, но был совершенно болен и едва мог отвечать на мои вопросы.
Гарсиа Пандо должен был пройти курс лечения и ждал больничную машину. Уже были собраны вещи. Они уместились в одну сумку, которая стояла у него в ногах. Его знобило. Он кутался в плед. Переводчица передала мне копию его очерка для «Вестника информации».
Через неделю очерк Гарсиа Пандо напечатали.
Вот этот очерк:
«Чили: истребление народа.
В день фашистского переворота одиннадцатого сентября 1973 года я находился в здании Технического университета в Сантьяго. Здание университета подвергалось блокаде почти сутки. Утром двенадцатого сентября военные ворвались в помещение для занятий. Там было около двухсот студентов. Они не могли спастись от шквала пуль. Повсюду были слышны выстрелы, топот солдатских сапог, хруст битого стекла. Мы все думали, что нас тут же убьют.
Солдаты и карабинеры по приказу офицеров не прекращали бешеный огонь из автоматов и базук. Десятки студентов были убиты. Многим из тех, кого в упор расстреливала солдатня, было по четырнадцать-пятнадцать лет.
Сколько было убито? Сколько было искалечено? Об этом никто никогда не узнает. Те, кому удалось уцелеть от пуль, были подвергнуты самым жутким избиениям. Солдаты встали в длинные шеренги у выхода из учебных помещений и кололи штыками всех, кто выходил.
Мы обливались кровью, нас били прикладами. Потом нас заставили лечь на землю и начали стрелять. Мы чувствовали, как пули свистели над нашими головами. Несколько товарищей было расстреляно.
Один из офицеров сорвал с меня очки, нацепил на себя и сказал, издеваясь: «Дай-ка я нагляжусь на тебя в последний раз». Потом меня поставили лицом к стене, с поднятыми руками. Через какое-то время мне стало казаться, что руки весят чудовищно много. Я должен был сплести пальцы, чтобы не уронить их вниз. За каждое движение меня зверски избивали. Потом мне приставили ствол автомата к груди, стреляли над головой. От выстрелов у меня обгорели волосы. Я своими глазами видел, как тут же были расстреляны еще шесть подростков… Один из них был совсем ребенок…
После подогнали грузовики. Один из наших товарищей потерял сознание и упал. Его штыками заставили встать. Из-за крови нельзя было разглядеть его лица. Нас всех заставили влезть в кузов, приказав опуститься на колени, заложить руки назад и не шевелиться. Один юноша, почти мальчик, пожаловался на то, что у него затекли ноги, и попросил разрешения пошевелиться, чтобы немного изменить положение. К его виску приставили дуло автомата и сказали: «Если пошевелишься, прикончим на месте».
Нас снова стали избивать и топтать ногами. Я застонал под тяжестью тел. Здоровенный солдат стукнул меня прикладом по спине и крикнул: «Замолчи, ублюдок! Когда ты был марксистом, тогда не жаловался!»
Мы долго кружили по Сантьяго, пока нас не привезли к входу на стадион. Это было жуткое зрелище – земли на стадионе не было видно – все было покрыто человеческими телами. Казалось, ни для одного человека больше не оставалось места. Один из офицеров нарочно сбил с ног преподавателя нашего университета. Ему было около шестидесяти лет. Он сказал: «Не толкайтесь, пожалуйста». Тогда офицер крикнул: «Выходи из толпы, я тебя прикончу!» Преподаватель замешкался. Нас всех заставили лечь на землю. Потом я почувствовал, как насильно вытащили из толпы этого человека. Я слышал стоны, крики и удары прикладами по телу. Ему проломили череп, и он тут же умер.
Ночью мы слышали автоматные очереди и шум моторов. Мы догадывались, что это были грузовики, которые вывозили трупы расстрелянных и замученных.
Пытали всех. Перед пытками людей загоняли в помещение под трибунами. Пережить пытки удалось немногим.
Я видел людей, брошенных прямо на пол. Их головы были покрыты тряпьем, чтобы не видно было обезображенных пытками лиц. Среди них были наголо остриженные женщины, многие из которых носили следы надругательств.
В помещении, куда меня бросили, находилось сто сорок три человека, хотя оно было рассчитано на тридцать. Первые дни нам не давали есть. Заключенные страдали от переломов костей, ран и голода. Ночами люди громко стонали. Там я видел одного из видных деятелей чилийского Союза журналистов Хорхе Факулла и директора газеты «Пунто финаль» Мануэля Кабьесеса. Изощренным издевательствам фашисты подвергали иностранцев, особенно негров и кубинцев.
Мы слышали, как солдаты избивали чилийских министров и парламентариев. Их бросали прямо на металлические стенки. Мы слышали стоны и крики, удары прикладами.
Я узнал также о пытках, которым подвергли одного из руководителей Технического университета Уильяма Бодуэлла и других профессоров и преподавателей. Особенно мучительно пытали преподавателя западноевропейской поэзии финского гражданина Макса Цорна. Один офицер пытался добиться, чтобы он назвал имя какого-то человека, который якобы принимал участие в заговоре против вооруженных сил Чили. Он дробил ему пальцы на руках и при этом запрещал стонать. Я также видел, как заключенных буквально раздирали на части кольями и пытали иными жуткими способами, о которых невозможно рассказать. Ежеминутно на наших глазах совершались пытки, избиения, оскорбления, провокации со стороны офицеров охраны. Кроме того, там очень многие умирали от голода, а сотни заключенных страдали от ран и холода.
На стадионе я узнал, что половина жителей столичного района Ла-Легуа была уничтожена, под бомбами погибли дети, старики, женщины. То же самое было в районе Эрмида. Об этом, в частности, сообщили арестованным студентам Технического университета сами солдаты охраны.
Я не могу назвать точное число людей, которые погибли на стадионе Чили. Вокруг постоянно слышались выстрелы, забирали и уводили людей.
Я отлично помню юношу, который пытался бежать. Его расстреляли в упор. Вместе с ним убили еще двоих, одного выстрелом в живот, другого забили до смерти прикладами. До сих пор у меня в ушах звучит его крик: «Я тоже чилиец, убивайте и меня!»
Студенты сообщили, что в преступлениях на стадионе Чили участвовали агенты ЦРУ, одетые в гражданскую одежду. Однако видно было, что некоторые из них американцы. Они не разговаривали, но участвовали в применении пыток, в частности электрическим током.
Однажды я увидел, как открыли кузов одного из грузовиков. Там была буквально гора трупов, наваленных один на другой. Один из карабинеров не выдержал, с ним случилась истерика.
Затем нас перевели в концлагерь. Там я вновь увидел Макса Цорна. Его продолжали подвергать пыткам, в том числе и электрическим током. Если он падал от изнеможения, его избивали до потери сознания. У него было обезображено лицо, почти не видно опухших от побоев глаз, а руки замотаны в тряпки. Он не мог ходить. Но дух товарища Цорна не был сломлен. При малейшей возможности фразами, которые прерывались стонами, он стремился поддержать в товарищах волю к сопротивлению, выражал твердую веру в победу борьбы против фашизма. Пример Цорна вдохновлял нас. Его убили через три недели на перекличке. «Ну, кто из вас теперь заявит, что он демократ и любит свободу?» – спрашивал комендант. Мы молчали. Офицеры, и охрана хохотали, а комендант повторял свой вопрос. Мы молчали, а они веселились. Неожиданно вышел товарищ Цорн. Он долго, задыхаясь, шел к коменданту. Стояла мертвая тишина. Он плюнул коменданту в лицо.